Она уже не смогла увидеть, как из поднебесья стремительно неслись вниз две бледные тени. Они с плачем упали на землю, клича девушку по имени, но её холодные губы были немы. В блекло-голубых глазах отражались звезды и вечное молчание заповедных вод. Мертвенная тишина царила над поляной, сама природа грустила по потере вилы-перерожденки, которая всю свою душу вкладывала в свое окружение.

– Как же так, милое мое дитя, – шептала Милица, не замечая текущих слез. – Столь юная, столь чудесная девочка, ты могла сотворить еще так много добра. Пташка…

– Кто же сотворил с ней это? За какие грехи? И как им это удалось, наставница? – Невена утерла своё лицо от солёной влаги.

– Платье, – коротко бросила Милица. – Не до конца застегнув его, она была человеком, а не вилой. Сила ритуалов оборачивается к нам своей темной стороной, о которой до времени забываешь. Нет волшебной одежды – и ты лишь слабый, уязвимый человечек. Как же ты оказалась столь небрежна, моя пташка… Я рассказываю вам, каждой из своих воспитанниц, эту старую историю о Световиле, не для того, чтобы породить в вас недоверие людям, лишь чтобы вы сами осознали, что не всесильны. Что вам могут причинить вред.

Милица судорожно вздохнула, но более ни одной новой слезы не появилось на её щеках. Закованная в привычное деловитое спокойствие – пусть лишь внешнее – она воззрилась на воду, что-то обдумывая. Невена в последний раз взглянула в глаза веселой сестры, и, не в силах выносить их пустоту, трепещущей ладонью закрыла веки погибшей.

– Невероятно. Еще не минуло седьмицы с праздника, как случилось такая беда. Как жаль её, она так горела жизнью, – тихо сказала она.

– Беда приходит не тогда, когда мы к ней готовы. Она больно бьет нас в тот миг, когда кажется, что весь мир вокруг благоволит тебе. Теперь же нужно уберечь наших сестер от этой страшной участи…

Минуло десять лет с того дня равноденствия, когда вилы в последний раз были на празднике. И десять лет с той ночи, когда бесследно пропала Померецкая княгиня, Миляна.

Темноволосый юноша, облаченный в нарядные кафтан и штаны синего цвета, запустил пятерню в густые кудри. Он задумчиво рассматривал мельтешение челядинцев, устраивающих трапезный стол на главной площади. Бессознательно он постукивал низким каблуком сапога по дощатой площадке. Новое полотнище развернулось над головой, туго привязанное к столбам, повторяя тон безоблачного неба. Во главе стола стоял одинокий трон, его спинку украшала искуснейшая резьба, где угадывались контуры скалящихся звериных морд. Прочие же сидения отличались большей скромностью. Лишь два ближайших кресла, предназначенные для княжьих детей, выделялись более высокими спинками.

– Братец! – громкий девичий голос вырвал юношу из раздумий.

Он поднял глаза и, найдя в толпе празднично одетых людей тонкую фигурку в алом сарафане, помахал, привлекая её внимание. На лице девочки отразилась радость, и она немедленно бросилась к нему, ловко избегая столкновения с прохожими. Обхватив брата за пояс, она коротко обняла его, тут же отстраняясь.

– Цветана, ну куда ты спешишь. Смотри, коса растрепалась, – мягко упрекнул её юноша, чуть касаясь выбившейся черной прядки перевитой жемчугом. – Поправь причёску, пока отец не появился.

– Полно, братец, такой день! – взбудораженно ответила она, оглядываясь. – Скорее бы увидеть, что припасли жрецы в этот год!

Девочка недавно праздновала свои тринадцатые именины, но в её лице уже было заметно невероятное сходство с матерью. Каждый взгляд на неё заставлял вспоминать о пропавшей, порождая печаль в сердцах членов княжеской семьи. Велимир взглянул в её синие глаза, так похожие на его собственные, и постарался улыбнуться. Судя по расцветшему лицу сестры, это ему удалось неплохо.