– Давай же! – прошипела я, слезы обиды обожгли кожу.

Оба всадника постепенно удалялись за солнцем, даже Али не обернулся. Хотя нет, напоследок он насмешливо фыркнул и пробормотал что-то о «глупых бабах». Сцепив зубы, я поправила наспех намотанную куфию, затем вздохнула и утерла пот со лба. Желание стащить одежду пришлось перебороть, как и жалость к себе.

Моя боль лишь моя.

Я поискала стремя, зацепившись загнутым носком бабуша15 за складки одеяла, наброшенного между горбами в качестве седла. Естественно, туфля моментально слетела с ноги. От моей возни одеяло сползло, и я с визгом рухнула на землю рядом с флегматичным верблюдом. Расшитая ткань зависла в воздухе, подчиняясь неведомой силе, затем аккуратно опустилась на песочек, и меня накрыла огромная тень.

– Ты ведь на него залезла, – лаконично сказал Пол.

Когда он вернулся, и почему я его не заметила? Шумно вздохнув, я прикрыла глаза, сглатывая горький ком.

– Брось меня здесь.

– С верблюдом? Он мне дорого обошелся, считай, свободой поплатился, нервами, трех скакунов отдал.

МакГиннес цокнул языком, явно подсчитывая в голове траты, а я крепче сжала пальцы и зарылась ими в горячий песок. Даже на бок не перевернулась, просто уставилась слезящимся взглядом в небо.

– Забери, меня оставь.

– Здесь скорпионы.

– Прекрасно, пусть Мудрец возьмёт мою жизнь с их ядом.

– И змеи, жирные такие. Вон одна ползет прямо к тебе.

Угроза подействовала. Я вскочила с визгом, потеряв вторую туфлю, и бросилась к замершему верблюду. Вцепившись в грубую шкуру, попыталась забраться между горбов, но не хватило роста. Зато насмешила мужа: бархатистый смех разлетелся на много канн вперед.

Лишь когда дыхание выровнялось, а стук сердца уже не отбивал барабанами по ушам, я оглянулась и зашипела не хуже ползучих гадин. В голове, правда, ощущение прикосновения гладкой чешуи никуда не исчезло.

– Обманул!

– Чуть-чуть, – хмыкнул МакГиннес, на что я рассерженно фыркнула. – Ты не закрепила одеяла.

– Я даже не помню, как садилась на верблюда, – прикусив губу, я отвернулась и уткнулась носом в шею животного.

Ладонь скользнула по грубым ворсинкам, кожа ступней заныла и появилось неприятное жжение. Всего минута или две, а солнце уже норовило оставить красные следы на теле.

– Смени обувь, – сказал Пол.

Я шумно выдохнула, затем потянулась к седельной сумке, которая валялась рядом с одеялом.

– Хаджа положил пару замшевых ботинок. В пустыне самая лучшая обувь для походов.

Домашние туфли безжалостно полетели в маленький бархан. Практически с ненавистью, как напоминание о прошлом. Руки чесались стащить и подранную абайю, но раздеваться при Поле я стеснялась, да и времени не осталось.

– Ясмин?

– Что?

Я сунула ногу в мягкий ботинок, подвившись тому, как точно дядя Карим угадал с размером. Сразу стало удобно и хорошо.

– Ты можешь поплакать. Это нормально, горевать по близким.

– Господин! – нас окликнул Али, не дав ответить. – Солнце садится!

Мы одновременно посмотрели на горизонт, который постепенно окрашивался в темное золото. Жара не спала, однако прохлада уже готовилась ступить на разогретую земли и разбудить ночных зверьков, отсыпавшихся днем в своих норах.

– Помочь? – Пол кивнул на верблюда, внимательно глядя, как я с кряхтением поднимаю одеяло.

– Все в порядке. Я справлюсь.

Мы больше не говорили.

На этот раз вышло лучше. Верблюд преспокойно сел на землю в ожидании, пока я заберусь и прикажу подняться. Затем встал и пошел – без сопротивления. Двигался строго за Полом, который несколько минут оглядывался на меня, а потом погнал наш маленький отряд в нужном направлении. Молча. Дал время пережить произошедшее наедине с собой, за что я осталась ему благодарна.