– Прости! – тихо произнёс он. – У меня не было выхода. Я просто не хочу предавать.

В следующий миг мир перед глазами Элмарца уже погрузился во мрак.

Тарэмин сидел, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, и устремив недовольный взгляд на горящие свечи. Элофор вряд ли согласится нападать на Таурлонд. Это было ясно. Неясно было то, как объяснить это Элровалу, который, всё прекрасно понимая, всё же, откажется это понимать. Он уже слышал слова старшего сына Эминнаура: «Так, заставь его!» Легко ему говорить. А, как элмарца заставить? Опять отправить на пытки? Нет, слишком мало времени прошло. Он не выживет.

– Господин Тарэмин! – вдруг донеслось от двери.

– Чего ещё? – недовольно буркнул Тарэмин в ответ Морэмину.

– Он с собой попытался покончить, – ответил Морэмин.

– Кто? – Тарэмин задал этот вопрос, скорее, от неожиданности известия, чем от непонимания.

– Элофор.

– Пропади всё! – Тарэмин тотчас вскочил. – Как? Где он? Сделали что-нибудь?

– Он себе вены вскрыл, – ответил Морэмин, следуя за Тарэмином. – Мы с Халмором ему раны обработали. Он жив, всё нормально.

Они поднялись на башню. Халмор сидел на полу, накладывая повязку на раны сына Эминнаура.

– Чем это он? – нахмурившись, спросил Тарэмин, разглядывая рваные раны на руках Элмарца.

– Вот, скорее всего, – ответил Морэмин, подняв с пола окровавленный гвоздь. Тарэмин принял поданный ему Морэмином предмет. Небо! Насколько ж нужно было отчаяться, чтобы попытаться покончить с собой, да, при том, с помощью такой железки! Нет, недооценил он Элофора.

– Жить будет? – спросил он Халмора.

– Да, – ответил воин, поднимаясь. – Крови, правда, много потерял. Но, думаю, скоро очнётся.

– Это хорошо, – протянул Тарэмин. – Всё, закончили?

– Да, Господин.

– Можете идти. Я сам с ним побуду.

Халмор и Морэмин, не задавая лишних вопросов, удалились. Тарэмин, устроившись на полу, устремил изучающий взгляд на бескровное лицо Элмарца. Чтобы эльф пытался покончить с собой? Такого он ещё не слышал. Так, может, на пытках, тогда, это был ещё не предел? Небо! Нет, больше он о Таурлонде ни слова не произнесёт. Пусть Элровал сам разбирается во всём, если ему это так надо. Элмарец слишком ценен, чтобы так неосторожно доводить его до отчаяния.

Тарэмин поднялся, чтобы пройтись по камере из стороны в сторону, после чего вновь взглянул на Элофора. Элмарец лежал, не шевелясь. На бледном лице было какое-то застывшее выражение ни то боли, ни то умиротворения. Странно, как это могло сочетаться. Тарэмин вгляделся в черты лица младшего сына Эминнаура. Что-то особое было в этих, и без того, правильных чертах, в овале лица. Тарэмин задумался, подбирая слово. Утончённость. Да, наверное, он бы именно так сказал. Если бы он не знал Элофора, он бы с полной уверенностью мог бы сказать, что такие черты могут принадлежать менестрелю, или художнику, но никак не безжалостному воину, так прославившемуся убийствами и кровопролитиями. И та братская ненависть Элровала уже давно стала ему ясна. Старший сын Эминнаура, действительно, просто завидовал своему брату, ведь даже со своей извечной холеностью и занимаемым им положением, он во всём уступал Элофору. Даже во внешности. Элмарца с лёгкостью можно было назвать прекрасным, не смотря даже на огромный шрам, рассекший бровь, и протянувшийся через всю левую сторону лица. Тарэмин усмехнулся. Нет, Элмарцу, явно, нужно было стать менестрелем. Так он, может, смог бы спокойно жить в тени брата, и никто бы от этого не страдал.

Элофор вздохнул. Поняв, что сын Эминнаура приходит в себя, Тарэмин приблизился.

– Элофор, – негромко позвал он. Элмарец приоткрыл глаза.