Её пение и игру Ника на гитаре прервала Мэгги сверх всякого чаяния, в руке которой была горстка бумаги, сев на кровать и восхищаясь, смотрела она на Меделину.
– Ну, что, детка, у меня есть для тебя очень интересная песня, – подправляя бумагу перед собой, и очки, прищуриваясь, медленно добавила, словно она произносит имя какого-то победителя: «Танец с моей дочерью».
– Ну, окей, название мне уже нравится, – мило захихикала Меделина, оглядываясь на Ника, который, улыбаясь, смотрел на неё.
– Ник, подыграй мне, – попросила Мэгги.
Она стала распевать низкие ноты тихо и спокойно, подбирая мелодичные слова, а Ник в это время пытался подобрать мелодию на гитаре.
Когда Меделина села за фортепиано, чтобы сопроводить с игрой Ника на гитаре и песней мамы, её эмоциональное состояние было совершенное иное, чем обычно. Играла она с нежностью, ровностью, блестящей быстротой, а в то же время с совершенным спокойствием и красотой звучания. Вдохновлённая игра на фортепиано унесла её в детские воспоминания – незабываемые и блаженные дни. Жизнь казалась ей с тех пор абсолютным праздником, чувствуя с утра до ночи ощущение неимоверной радости и непомерного счастья.
В десять лет она доходила до полной одержимости, что, не успев проснуться – она уже чувствовала музыку внутри себя весь день, всю неделю и целыми месяцами. Меделина любила сама импровизировать с игрой на фортепиано, при этом скрывая это от матери, которая могла бы дать ей замечания или критику, поэтому она играла, когда дома никого не было. Для неё было важно настоящая свобода, властность, гармония, уверенность, согласованность с её душевным состоянием и строгость. Будучи потрясенной до глубины души музыкой, как безумно одержимая, Меделина любила играть страстно, что позволило ей стать талантливой исполнительницей игры на фортепиано.
Она обладала у себя в воображении более чувственными, загадочными звуковыми образами, тембром и необычными красками, которые воплощались в её голосе и на её инструменте. Для Ника она была примером, который блестяще и поразительно ярко мог воскресить к жизни звуки немой нотной записи. Меделина имела свой индивидуальный специфический стиль, который соответствовал её эмоциональному, депрессивному состоянию, который также отражался на картине, висевшая у неё в комнате.
Эта картина изображала маленькую девочку, которая сидела на коленях и держала двумя руками опустившуюся вниз голову, закрывая лицо. Из её рук лились цветные слёзы, а толстые бретели платья до колен спадали вниз до её локтей. Меделина называла эту картину «Цветной депрессией», которая вдохновляла её оригинальностью и смыслом. Юная пианистка всегда стремилась к простоте и правде, что и хотела отразить в своей музыке. Она вовсе не играла загадочно или образцово. Это было совершенно не про неё. Меделина ценила простоту, искренность чувств, подлинность своих эмоции и самой музыки, с которой она трепетно жила и хранила в своём сердце.
Миссис Флорес закончила петь через две минуты, но они так быстро закончились, что Меделина сидела ещё долго в погружении этой песни, представляя её внутри себя, воображая снова свои блаженные дни, когда она могла целыми днями играть на фортепиано.
– Мне определённо нравится «Танец с моей дочерью», – улыбчиво заявила семнадцатилетняя девушка. – Мам, спасибо за все песни, которые ты пишешь, за уроки… Я их никогда не забуду, – спонтанно и искренне призналась дочь.
– О, детка, я люблю тебя. Конечно, я буду писать тебе, пока я ещё жива. Я буду преподавать уроки фортепиано, когда ты захочешь. И я надеюсь всем сердцем, что все наши усилия оправдаются на завтрашнем кастинге. Нам лучше оставить тебя одну, чтобы ты психологически и морально подготовилась, а самое главное – ложись спать рано.