– Я-то не против, если коньяк с Платона, – миролюбиво съязвил старый кошатник.

– Да хоть две, – по-гусарски ответил Плещеев.

– Вот и отлично, – одобрил его реакцию Крымов. – Я заканчиваю. Старый граф нашел искусника Иоакима Самсонова, и тот смастерил из пробитого ореха махонькую шкатулку с секретом. Остается последний вопрос, еще одна улика и третий экспонат для вашего музея, Платон Платонович. У вас есть лопаты? В подсобке?

– Две штуки, – ответил Плещеев.

– Ну вот, как раз для вас – я уже рылся в вашем дворе. Там земли-то всего двадцать сантиметров. А я буду на подхвате.

– Пошли, – кряхтя, встал со стула Рыков. – Платон мне друг, но истина дороже. Когда я еще в такой истории поучаствую? Пошли, Платон!

Два старика копали на зависть слаженно. Пожелтевший тополь шумел над их головами. Остро пахло мокрой землей. Крымов смотрел и радовался. Любовался ими! Столько лет враждовали – и вот тебе, работают вместе. А там, глядишь, и дружба вернется.

Землицу раскидали, затем все вместе поддели ящик, и Крымов вытащил его наружу. Перехватил у Плещеева лопату и стал ковырять осеннюю землю дальше.

– Ага, – сказал он и вытащил из земли задубевший от времени кожаный сверток. – А вот и он…

Ножом распорол пару ремней, перехвативших сверток, и стал освобождать искомый предмет…

– Главный вопрос: куда делась самая серьезная улика? – работая, говорил Андрей. – Орудие убийства. Куда делся кольт «Миротворец»? Вот он, этот роковой пистолет!..

На газоне перед тремя мужчинами лежал убитый временем, проржавевший, с частично сгнившей рукоятью кольт 45-го калибра, прозванный американцами «Миротворец» за то, что он мог уладить любые конфликты – только взводи вовремя курок.

– Митрофан не увидел его, потому что, скорее всего, кольт оказался под тушей пса, – рассуждал Крымов, – когда граф выронил его и схватился за обезображенную руку. От злосчастного кольта отец и сын должны были непременно избавиться – и как можно быстрее. Лучшего места, чем под ящиком с убитой собакой, найти было трудно. Вот вам и третий бесплатный экспонат для музея, Платон Платонович. Золотой фамильный крест Оводовых – раз, шкатулка из грецкого ореха – два и легендарный кольт Дикого Запада – три. Что скажете, господа краеведы?

– Вы – молодчина, – кивнул Петр Семенович. – Хоть и наврали мне – прикинулись журналюгой.

– Но дело того стоило, разве нет? – с улыбкой спросил детектив.

Плещеев со всей искренностью покачал головой:

– Мой коллега умаляет ваши таланты, Андрей Петрович. Вы – уникум. Пинкертон! Как же я рад, что вы переступили порог нашего музея. Это судьба…

– А как я рад! – откликнулся Крымов.

– И все-таки, Андрей Петрович, может, котеночка-то возьмете? – стоя над могилой пса, трогательно спросил Рыков. – Черного? Есть у меня такой. Марсик.

– Я подумаю, – обнадеживающе вздохнул Крымов.

– А ты, Платон? Возьмешь белую кошечку? Лёльку? От сердца оторву – для тебя.

– У меня аллергия на кошек, Петруша. Забыл?

– Конечно, забыл, сколько лет-то прошло, – откликнулся старик-гигант. И тотчас взъярился: – Да врешь ведь все, верно? Платон? Зубы мне заговариваешь?!

…Крымов шел по ночной улице. Была глубокая ночь. Тяжелый осенний туман поднимался от мокрого асфальта. Тлели вдоль тротуара редкие фонари. Луна терялась в обрывках сизых облаков.

И вдруг он остановился, увидев впереди знакомый силуэт. Там, в конце квартала, стоял крупный пес – мощная грудь, острые уши. Все, как и в первый раз, только теперь это было прощание. Арчибальд добился своего – он реабилитировал доброе имя хозяина. И тут случилось куда более пронзительное явление, отчего сердце у Крымова замерло. От темного массива деревьев отделился силуэт женщины. Изящный, в платье девятнадцатого века.