Андрей Крымов с горечью усмехнулся:

– Была, и очень красивая, между прочим.

– Так и знал. «Шерше ля фам дон лю крим», – усмехнулся криминалист. – «Ищите женщину в преступлении».

– Тебе надо над прононсом поработать.

– И так сойдет. Что с ней случилось?

– Ее убили. Тогда же, когда застрелили и собаку.

– Жалко.

– Очень жалко. Она этого не заслужила.

– Расскажешь эту историю?

– Непременно, когда все узнаю. – Крымов поднялся. – Спасибо тебе, Вадим.

Колокольцев потушил окурок, пожал товарищу руку.

– И пузырь не забудь для рассказа.

– Даю слово. Хотя…

– Что?

– Пил бы ты поменьше, Колокольцев.

– Не учи жить, Крымов.

Они попрощались. Спускаясь по лестнице, Андрей сделал еще один поздний звонок.

– Алло, Яшин…

– Здесь такие не живут, – ответил его недавний переговорщик. – Вы ошиблись, гражданин.

– Мне завтра нужна твоя помощь, Костя. Выручишь? Выходной же.

– Ну конечно, товарищ капитан, – зевнули на том конце связи. – Кого я теперь должен заговорить?

– Сможешь скататься со мной в Елесеево?

– Куда?

Андрей вышел из подъезда в холодную осеннюю ночь, остановился на крыльце.

– Это на границе с Симбирской губернией. Село такое старинное. Очень надо. По тому же делу.

– Сколько ехать?

– Два часа.

– Кто за рулем?

– Я, конечно.

– Очень-очень надо?

– Позарез. И «корочки» твои могут пригодиться.

– А-а, вон в чем все дело! Ладно, скатаемся.

Дома Крымов вновь обратился к интернету. Листал и листал страницы, считывал заголовки. Наконец нашел то, что искал. История кругосветного путешествия фрегата «Королева Виктория» неожиданно преподнесла ему подарок в виде воспоминаний младшего помощника капитана Сэмюэля Страйка. Они были записаны спустя много лет после легендарного путешествия и начинались со сборов в Англии, в порту Ливерпуля. Не таким уж великим лингвистом был Андрей Крымов: текст шел на английском языке, приходилось выделять его блоками и забрасывать в переводчик.

Но эти строки зацепили его сразу:

«Я никогда не доверял старпому, с самого первого дня, как только увидел его на борту корабля и заговорил с ним. У него был легкий акцент, грубоватый, еще тогда я подумал, что он не англичанин, а выходец с континента, может быть, голландец или даже немец. На мой вопрос, откуда его корни, он ответил смешком. Я понял: это не мое дело…»

Фрегат переплыл Ла-Манш и проследовал вдоль побережья Европы. Далее был Гибралтар, затем западное побережье Африки. Все началось у мыса Доброй Надежды. Сэмюэль Страйк описывал путешествие во всех подробностях, приходилось читать или просматривать все переводные блоки. Образ старпома, настоящего морского волка, из числа сорвиголов, которого обожали матросы и побаивалась остальная команда, опасался даже сам капитан, проявлялся все сильнее и ярче. Высокомерный, презиравший всех, не боявшийся смерти, готовый бросить вызов любой опасности…

«Он не чурался дружбой с матросами, хотя явно был аристократом, – продолжал вспоминать о нем Сэмюэль Страйк. – Так ведут себя изгои, отверженные, от которых отказался их класс. А еще Пол Гадфлай умел пить, и много, в эти часы он рассказывал грязные истории. Они были связаны с карточными играми и женщинами, которым Гадфлай, как мне показалось, упорно мстил за разбитую любовь…»

Пьяница и картежник, потаскун, сквернослов и богохульник, готовый драться с кем попало, – таким вырисовывался портрет Пола Гадфлая по прозвищу Беспалый. Увечье только прибавляло ему сил противостоять всему миру.

Страйк продолжал:

«Когда один из младших офицеров спросил его, где он потерял пальцы, старпом рассмеялся: «Их отняло у меня одно чудовище, это была плата за проход в чертоги ада. Налог за будущую удачу! Но не советую долго смотреть на мои пальцы, лейтенант, вы можете лишиться своих»… Я чувствовал, что тень былого страшного преступления неизбывным грузом лежит на нем…»