«Приготовь, принеси, убери». Катя делала все, что он хотел, не из-за боязни – появилась надежда, что он одумался, осознал, сейчас все поутихнет, и он изменится и станет таким, каким был раньше. За эти дни Катя с сыном стали больше выходить на улицу. Как-то, прогуливаясь с Артемом, она встретила одноклассницу Зину:

– Привет, Катя! – окликнула ее девушка.

– Ой, Зина, привет! Ну как ты?

Они обнялись.

– Да все так же, подруга. А ты почему здесь, почему не уехала?

– Не знаю. А ты почему?

Девушки улыбнулись.

– Пойдем ко мне, кофе попьем, поболтаем, – предложила Катя.

Они сидели на кухне и пили вкусный кофе.

– Ну как ты? Рассказывай. Как у тебя с Мишей? Где он, кстати, на работе?

– А Миша уехал, ушел в ополчение. И я сейчас «девушка сепара» – шлюха сепаратистская, как называет меня славная украинская армия.

Катя смотрела на подругу и не понимала, шутит она или говорит правду.

– Как же так, Зина? А ты-то здесь причем? Ну ушел и ушел. Ты-то здесь, никуда не делась.

– А куда мне деться, Катя? У меня здесь родители-пенсионеры, сестра младшая. Мне так и сказали: попробуешь свалить, мы их на куски порежем.

То, что рассказала девушка, было ужасно.

– Они пришли на второй день после захода войск АТО. Начали издалека: кем работаешь, где училась и все такое. Потом один из них спросил, где Миша. Ну я, дура, и сказала, что на заработки уехал. Могла ведь догадаться, что они всё знают. Избили отца, впятером изнасиловали сестру. Представляешь, эти скоты всё проделали в одной комнате, при родителях! Заставляли всех смотреть, что они делали с сестрой. «Скажи спасибо своей сестре: из-за нее мы с тобой сейчас такое сделали», – так сказали они Марии. Теперь она меня ненавидит, стала постоянно с этими ублюдками тусоваться, вроде даже на наркоту подсела. Пару дней тишина. Ну я подумала, что все забыли про меня. Пошла на тренировку: я класс танцев открыла, девочек тренирую. Пришло три девочки. Тренируемся. Все как обычно. Повернула голову к двери – стоят трое в масках, и автоматы на нас наведенные. Я в крик. Эти мрази как начали палить! Оказалось, поверх голов стреляли, все зеркала в осколки, девочки все изрезались, кричат, плачут от страха. Я встаю и говорю им: «Вы что творите? Мы же просто тренируемся». А они мне: «Молчи, тварь, сейчас ты за все ответишь». Одна девочка сильно изрезалась осколками, кровь течет. Я им: ну ладно я, а они-то здесь причем? Пусть, говорю, уходят, им по 12 лет, поймите. Они смеются: раз с тобой, значит, тоже виноваты, говорят. Ублюдки! – с ненавистью проговорила Зина. – Дайте, говорю, хотя бы бинты – раны перевязать. Перевязывай, говорит, своими вещами, что на тебе, и смеются. А на мне топик да трусы спортивные. Сняла, перевязала. «Девочки, вы Украину любите?» – спрашивают ублюдки. Девочки плачут и говорят: «Да, любим» – «А украинскую власть уважаете?» «– «Да», – говорят, – уважаем» «А украинских солдат любите?» «– «Любим», – говорят». Я сижу, прикрывая срам, и понимаю, к чему эти вопросы. «Хватит! – кричу, – хватит! Вы не имеете права, они несовершеннолетние. Делайте со мной что хотите, а их не трогайте».

«Молчи, сука, – орет на меня один из мразей. – Девочки, мы даем вам возможность сделать приятное настоящим героям страны» – «Хорошо», – говорят девочки. Я в ужасе. Ну, в общем, ты понимаешь, что они с девочками сделали. А Настеньку, которая сильно порезалась, увезли. Ее до сих пор родители найти не могут. А я сидела в зале и смотрела, что они с моими девочками творят. «Девочки, вы завтра в школе будете, скажите своим подругам, что мы будем приезжать в обед к школе. Выходите, будете с настоящими мужчинами дружить. А вот с этой, – показали они на меня, – общаться не советуем. Это сепаратистская шлюха! Кого с ней увидим, пеняйте на себя». И ушли, забрав Настеньку.