Сверху на аппарате стояла механическая птица, которую Зискинд после короткого совещания с Пучковым определил как кукушку.

– Так-с, – Пучков почесывал руки, – что тут у нас… «Опустите монету в щель», понятно. «Нажмите…»

Пальцы механика уже примеривали монету Кишкана к щели над черной кнопкой. Зискинд сделался очень бледный. Волнуясь, он оттирал Пучкова от аппарата.

– Кто его первый нашел? Ты?

– Ты, – соглашался Пучков, но место не уступал.

Зискинд стал наседать, в его фосфорных пальцах, словно бритва, была зажата монета; чья – чью? – две их монеты танцевали смертельный танец; щель была равнодушна к обеим; монеты терлись, разлетались и сталкивались, череп бился о череп, и в глазницах бурлила ночь.

Капитан, улыбаясь, смотрел на механическую кукушку. Анна Павловна стояла, смотрела, потом сказала:

– Послушайте, джентльмены, я не знаю, чего вы стараетесь, но дамам обычно принято уступать.

– Эта мертвая птица, Анечка, она умеет гадать, – сказал Капитан. – Я видел таких в Уэльсе, тамошние валлийские шарлатаны…

– Ну мальчики, ну пожалуйста.

– Анна Павловна, какие могут быть возражения, – сказал Зискинд.

– И я говорю. – Пучков освободил ей дорогу.

Монета Анны Павловны провалилась в щель.

– Кнопку, – напомнил Пучков и показал на кнопку.

Где-то над головами плыла ворчливая туча. Автомат молчал. Капитан отыскал в темноте обросший мохом бугор и сел, вытянув ноги. От него осталась одна улыбка и тихое телячье причмокивание.

Анна Павловна стукнула по кожуху кулаком, по лбу ее проползла морщина. Пучков со знанием дела давил на кнопку возврата. Зискинд тихо переживал.

И тут выкрашенная в серебро кукушка, приподняв раздвоенный хвост и низко опустив крылья, задергала головой и выдавила хриплое «ху» – одно-единственное.

– Год, – едва слышно прошептал Зискинд.

– Да уж, – Пучков надул небритые щеки.

Анна Павловна посмотрела на одного, на другого, потом на птицу, потом себе под ноги.

– Зискинд, теперь ты, – сказал Пучков.

– Я уступаю.

– Была не была, – Пучков опустил монету.

И снова – хриплое «ху», одно-единственное. Пучков пожал плечами и отошел. Зискинд медленно заносил руку над щелью, долго держал ее в воздухе – примеривался, потом так же медленно провалил кружок в аппарат. И замер, уставившись на кукушку. Та выхрипела свое «ху» и безжизненно свесила голову.

Капитан засмеялся. Зискинд с обидой посмотрел в его сторону.

– Я вспомнил… – начал говорить Капитан, но Зискинд его оборвал:

– Твоя очередь.

– Мне не на что, я свою потерял.

– Так несправедливо. Мы знаем, а у тебя, может быть…

– Здесь твоя. – Пучков достал кошелек. – Случайно нашел, на.

– Пучков, чтобы мне не вставать, брось за меня, пожалуйста.

– Нет, все слышали?

– Я брошу, – сказала Анна Павловна и опустила монету.

Кукушка продолжала молчать.

– Наелась, – сказал Капитан.

– Господа, – взял слово Зискинд, – что же это такое? – Он оглядел всех нехорошим взглядом. – А тот год, который мы заплатили?.. Если из этого, – он показал на кукушку, – вычесть этот, – он помахал билетом, – получается…

– Ноль получается, – сосчитал за него Пучков.

– Ноль. – Зискинд стал тревожно оглядываться, словно решал из-за какого ствола ждать постука старухи с клюкой.

– А вот мы ее… – Пучков нырнул за стволы и через минуту вернулся, неся в руке саквояж с инструментами. Он быстренько расправился с задней крышкой и стал копаться во внутренностях. Зискинд подсвечивал ему зажигалкой.

– Ржавые, – раздался из глубины голос Пучкова. – И пружина, и кривошип.

– Ржавые? – переспросил Зискинд.

– Все штыри сточены, кроме первого. С ней все ясно. Поэтому и кричит только раз. – Он вылез, поставил крышку на место и стал отряхиваться от ржавчины. Птица подняла голову, опустила хвост и крикнула. После этого раздался щелчок, будто с дорожки соскочила игла, и птица крикнула снова. И пошло. Она хрипела и щелкала, щелкала и давилась звуками. Она сыпала год за годом, но никто уже не считал, всем уже расхотелось. Зискинд, тот вообще вставил в уши пальцы, а Пучков поднял саквояж и отправился к «самоедке».