Смотря с балкона, как молодые люди веселятся, Марс по-старчески бубнил на них.

– Бегают, прыгают, засранцы, по моему бетону, сейчас весь раскурочат, а мне потом снова его заливай?! Ух, я бы им навалял! В моё время за такие дела уже бы давно за уши оттаскали. Или может надо пойти поговорить с ними? Или вообще вызвать полицию, что это я буду ещё себя утруждать. Да,.. определённо полиция будет лучше, она и им наваляет, и родителям объяснит всё. Ну щас, вот пол часика пройдёт, если не свалят, тогда позвоню.

Когда прошло уже больше чем «пол часика», Марсель выглянул в окно, из которого «увидел будто тех же подростков, только каких-то других, другая одежда, скейтборды вместо великов и так далее».

– Не, ну это уже ни в какие ворота не лезет… – снова бубнил Марс сам себе на всю комнату, – ну ничего, щас я с делами закончу, и вызову жандармов, будет им веселье!

Но ни разу эти слова не заканчивались обещанными делами, только разговоры, только негатив. Правда иногда Марс мог выглянуть с балкона и наорать на подростков, но те не уделяли ему большого внимания, лишь, как и другие люди вокруг, всё больше убеждались, что тут живёт какой-то «поехавший тип».

В конце концов, как и следовало ожидать, бетон растрескался. Чем больше проходило времени, тем больше повреждений проявлялось, тем сильнее люди, проходящие мимо, соседи, да и просто те, до кого дотягивались слухи, опасались этого места, тем больше ям появлялось на территории, а выдранными из общей массы бетонными кусками-камнями подростки стали играться, бросаться в воздух, что ещё больше раскурочивало бетон, а один раз даже привело к травме. Очень скоро, сквозь бесчисленное количество трещин, вновь стали появляться сорняки, а подростки наоборот исчезать с территории участка.

Когда участок снова заполонило всякой сорной травой и кустиками, а силы Марса закончились, он сорвался… Соседи и прохожие могли увидеть, как некогда молодой человек, сейчас больше похожий на потрёпанного сорокалетку, стоял у могильных плит. Некоторое время он стоял и не издавал ни звука, пока наконец его не прорвало. Надрываясь, он орал на плиты, небо и воздух, из его рта летели слюни и проклятия. Когда же легкие уставали от бесконечной нагруженной перекачки воздуха, горло начинало хрипеть, а тупая боль отдавалась в висках, Марсель переходил на шёпот. Слёзы не слышно стекали к подбородку, заставляя щеки чесаться, а кожу остывать от порывов ветра. Марс то стоял, то садился на бетон, и продолжал говорить. Он говорил и говорил, о всём что накипело, всём о чём умолчал при жизни, и не смог сказать после смерти.

В конце концов он произнёс свои последние слова.

– Ненавижу вас, обоих, НЕНАВИЖУ. Это вы виноваты, твари! Щас бы жили спокойно, занимались бы дальше своей фигней, но не-е-е-ет же, Кира, видите ли, неподходящая девушка. Мозги у вас неподходящие. Сволочи, из-за вас всё, СЛЫШИТЕ?! Из-за ВАС! Что, сейчас вы довольны?! Добились своего? Этого вы хотели? – Марс показал на территорию участка.

– Ненавижу… – уже шёпотом и совсем без сил произнёс он и пнул кусочек бетонного камушка в плиту матери. Камушек попав в угол, отскочил в сторону маленькой бетонной крошкой, даже не повредив надгробную плиту.

Идя домой, у паренька не осталось сил даже на слёзы, он был опустошён, он был дырявым сосудом, телом, но не человеком. Проходя мимо зеркала к кровати, он мельком глянул на себя. Весь серый, бледный, с мешками под глазами, с неухоженной бородой и морщинами. Лицо в зеркале было омерзительно ему, или может омерзителен был он сам?

Наконец пришло утро. В масштабах жизни человека это была капля в море, в масштабах человечества – крупинка, в масштабах вселенной – атом из бесконечного числа себе подобных, но для Марселя этот день был вторым, и чуть ли не главным, рождением. Смерть Феникса предрекает его возрождение, смерть человека предрекает перепутье. В этот раз, глядя на своё лицо, к которому он уже ничего не испытывал, Марс выбрал свой поворот.