В палату влетела та самая молоденькая медсестра Лидочка, которую Богданов отчитывал; она держала в руках увесистый чемоданчик.

– Ну-ка, проследи за мной, – доктор поводил у меня перед глазами фонариком. – В ушах шумит?

– Нет. Я в норме, – с тем же упрямством повторила я.

– Людмила, измерь давление барышне! – игнорируя мои заверения, строго приказал Фёдор Степанович.

– Нет! – я вскочила с кровати и сделала несколько быстрых шагов подальше от медиков.

И тогда я впервые услышала голос в своей голове. Очень тихий, спокойный. Голос будто знал, что может меня напугать:

«Пусть наденет перчатки!»

– Перчатки, – еле выдавила из себя, поправляя сползшие набок очки, – пожалуйста.

Я вспомнила, что утром девушка из лаборатории была в медицинских перчатках. Галлюцинации из-за прикосновений к открытой коже.

– Лидочка, – уже более спокойным тоном произнёс Богданов, – будьте любезны, наденьте перчатки перед процедурой.

Девушка беспрекословно выполнила указание и забрала из рук начальника тонометр.

Я с недоверием вернулась к своей постели. Не сводя взгляда с ладоней медсестры, села на самый краешек. Она же, в свою очередь, медленно направилась ко мне, точно опасалась реакции буйного пациента.

Богданов отошёл на несколько шагов, сложил руки на груди и вкрадчиво спросил:

– Сашенька, а к вам психолог давеча не заглядывал?

– Заглядывал, – подтвердила я, не спуская глаз с рук Лидочки.

– Надеюсь, вы побеседовали? – уточнил Фёдор Степанович.

– Немного, – ответила я сумбурно.

– Как давно у вас эти симптомы? – взгляд доктора говорил о том, что он не поверил моим словам.

– Дня три…

– То бишь после трагедии? – догадался Богданов.

– Да, – ответила я коротко.

– Ясненько. Головные боли беспокоят? Может, чувство сдавленности в груди, дышать сложно бывает? – продолжал он допрос, а сам что-то разглядывал в окне.

– Нет.

– Дезориентация?

– Нет, – уже резче ответила я.

– Ясненько. К вам сегодня психолог заглянет, не сочтите за назойливость, побеседуйте с профессионалом.

– Может не надо? – мне хотелось захныкать как маленькой девочке.

– Позвольте вы бедному доктору с юными девами пообщаться, а то у него сплошной алкоголизм да депрессии!

– Ладно, уговорили, – сдалась я.

– Вот и чудненько! Лидочка, что там у нас на приборах? – между делом поинтересовался Богданов.

– Как космонавт, – залилась румянцем довольная девушка.

– Сашенька, завтраки не пропускайте, пожалуйста, вам окрепнуть не помешает.

Фёдор Степанович собрал рассыпавшиеся из моей карточки бланки и твёрдой походкой направился к выходу, а за ним и Лидочка со своим чемоданчиком.

Я устало плюхнулась на постель. Сняла неудобные очки и засунула их под подушку. Ну вот и всё. Переведут меня прямо отсюда в психиатрическое. И для чего, спрашивается, вселенной нужно было спасать мою сумасшедшую тушку? Если светят мне до конца жизни смирительная рубашка и комната с мягкими стенами. Галлюцинации – верный признак шизофрении. Или, быть может, я тяжёлыми металлами отравилась, или у меня опухоль мозга, или что-то аутоиммунное?

Я не паникёр и не ипохондрик, возможно, пессимист, но то, что со мной происходит, не вписывается в рамки никакой нормальности, даже самой печальной. Голоса в голове – это уже слишком. Неужели у меня шизофрения? Будем рассуждать трезво. Был взрыв. Я упала и потеряла сознание. Скорее всего, в попытках прийти в себя наткнулась на погибшую. Мой мозг включил механизм защиты, чтобы избежать перегрузки. Он пытается восполнить то время, пока был в отключке, и заполняет пробелы тем, что ему попадается вокруг меня. Этим можно объяснить картинки с Ангелом и доктором. А дядя Петя? А мужчина с девочкой?