Капрал остановился прямо передо мной. Мои глаза расширились, мое сердце замерло.

– Имя? – спросил он.

– Миддлтон, сэр!

Он наклонился ко мне так близко, что его лицо оказалось всего в дюйме от моего, и прорычал:

– Миддлтон! В Британской армии мы предпочитаем, чтобы у наших людей было две брови!

– Да, капрал!

Он двинулся дальше. Мои глаза больше не следили за ним. Мои щеки горели. Я был напуган и смущен. В голове у меня крутился только один вопрос: как я, черт подери, умудрился вляпаться в это?

После краткого инструктажа капрала нас отправили в жилой блок, чтобы мы там обустроились. Нас провели в большую комнату с натертым до блеска паркетным полом, в которой тянулись бесконечные ряды одинаковых кроватей с колючими одеялами и железными шкафчиками, дверцы которых были нараспашку открыты. Порядок был просто безупречным. Безукоризненным. Я впервые почувствовал себя почти как дома: именно такого порядка требовал от нас мой отчим. Я подыскал себе кровать, нижнюю койку в дальнем углу блока, и воспользовался паузой, чтобы осмотреться. В помещении находилось где-то около тридцати парней. Некоторые из них были, как я, еще подростками, другим было чуть за двадцать. Я догадался, что капрал выделил меня не случайно, это не было простым совпадением. Дело было в том, что я не был похож на остальных. Я был не таким, как они, и капрал обратил на это внимание.

Суть состояла в том, что большинство молодых людей, прибывших в тот день для прохождения начальной военной подготовки, являлись крутыми парнями из рабочего класса, которые выросли в британской культуре выпивки, жестоких драк, подтрунивания друг над другом.

В моем детстве ничего подобного не было. После того как мой отец совершенно неожиданно умер 31 декабря 1985 года, у моей матери и отчима внезапно появились большие деньги. Вначале возникла некоторая путаница в отношении истинной причины смерти моего отца, но в конце концов было решено, что он скончался от сердечного приступа. Этот официальный вердикт означал выплату крупной суммы по полису страхования его жизни. Моя мама и ее новый бойфренд Дин, которые находились вместе практически с самого момента смерти моего отца, внезапно оказались буквально завалены деньгами. Наша семья переехала из муниципального дома с тремя спальнями в Портсмуте в особняк на восемь спален в пригороде Саутгемптона.

Внезапно все стало по-другому. Меня и моих братьев наряжали в дизайнерскую одежду, возили на дорогих автомобилях и обучали в лучших местных школах. Моя мама стала сверх всякой меры баловать нас. Однажды на Рождество нам потребовалось целых три дня, чтобы распаковать все свои подарки. Когда мне исполнилось девять лет, вся семья, сложив вещи, переехала на север Франции. Там, на окраине Сен-Ло, в двадцати милях от города Байе, у нас был большой, плохо ухоженный участок земли с громадным особняком, в котором когда-то размещался детский дом. Я учился в приличной католической школе и всегда был аккуратно одет, чрезвычайно вежлив и почтителен со всеми. Даже чересчур. Всем нравилось, когда я приходил к ним в гости, потому что они были уверены в моем поведении. На меня оказала сильное влияние более мягкая и утонченная французская культура.

Вернувшись в Великобританию, чтобы повидать своих бабушек и дедушек по материнской линии, я впервые ощутил разницу между двумя нациями. Как-то я шел по улице, и навстречу мне с важным видом двигался парень примерно моего возраста, который начал пялиться на меня. Когда ты проходишь мимо кого-то, кто обратил на тебя внимание, во Франции ты приподнимаешь шляпу и вежливо произносишь: «Бонжур! Как дела?» Поэтому я и задал ему аналогичный вопрос: «Все в порядке?» Он же уставился на меня так, словно хотел прикончить на месте. Я просто не понимал, как этот молодой парень мог пялиться на незнакомого прохожего. Мне это показалось крайне странным, и я подумал про себя: «Какой чудик!»