Только она начала мастерить убогую розу, как на курпачу рядом с ней опустился Халил:

– Душенька моя, вы всё работаете, отдохните немного, отложите иголку в сторону и налейте мне чая – чай из ваших рук вкуснее, чем из рук ангела! – умел Халил угодить жене красивыми словами, ох как умел! Да не только словами, весь его вид – наклонённая фигура, ласковое прикосновение тонких длинных пальцев, широкая улыбка на красивом загорелом лице выражали не просто расположение, а почтение и трепет к любимой женщине.

Зумрад налила чай в пиалу и поняла – вот он, подходящий миг для непростого, трудного разговора. Подав чай, она решила начать издалека:

– Халил-ака, вы не хотите устроить жизнь нашей сиротки? Тут приходила женщина с Кушан-махалли. Спрашивала, не отдадим ли мы Лайло в жёны их старейшине? Ему всего пятьдесят два года, его жёны стары и уродливы, детей мало, и он хотел бы взять её четвёртой женой. – Зумрад затихла: сейчас решится, ошибалась она и напридумывала себе или муж действительно влюбился в Лайло?

– Жена, какой четвёртой? Вы что говорите? У него же и так четыре жены? Кем будет Лайло – наложницей, любовницей? Позор на наши головы? Что соседи скажут? Скажут, что продали сиротку на утеху старику, поживились с детских слёз? – Халил мгновенно забыл все красивые обороты речи и заговорил как строгий глава семьи: почему без его согласия важный разговор шёл, кто разрешил?

– Халил-ака, сваха сказала мне, что он разведётся со своей второй женой, и Лайло станет его четвёртой женой. Но считаться будет первой. – Зумрад поняла, что Халилу этот разговор неприятен. Он всех сватов, которые приходили в дом сватать девушку, выгонял. Нет, вежливо выпроваживал, говорил, что та ещё мала и ей рано замуж.

– И вы поверили? И не самому старейшине, а свахе? Да они соврут – недорого возьмут! Вы что, не знаете, что обещания до женитьбы – это снег у нас в Мианкале – ночью выпал, а утром от него ничего не осталось? – Чай остывал в его пиале…

Зумрад задумалась. После смерти двух последних детей она понимала, что не сможет больше родить здорового ребёнка. И так Всевышний одарил её сверх меры. Все дети, кроме последних, живы и здоровы, лишь внуков пока не хватает. Но она чувствовала, что больше ей не родить. Время жизни смотрит в сторону заката, лет ей уже тридцать пять, и она старуха. И месячные очищения – то есть, то нет…

– Поэтому я с вами и разговариваю, Халил-ака. Простите меня за настойчивость, но что нам с Лайло делать? Может быть, за Саида выдать, разница в возрасте небольшая, а что без приданого, так мы не обеднеем. И Саид её знает, в одном дворе растут. – А ну-ка посмотрим, что муж про Саида думает?

Халил нахмурился. Для Саида он уже присмотрел невесту, дочку мастера Хайдара. Семья почтенная, достойная. Живут на другом конце Афарикента, но не беда, реже молодая жена к матери будет бегать. На дочку Хайдара он обратил внимание, когда той было лет десять, и была она стеснительной и тихой девочкой, немного худенькой. Но выйдет замуж, родит и станет, как все, – кругленькой, где надо, а где не надо – пусть остаётся худенькой.

– Нет, жена. С Саидом я давно решил. Дочка Хайдара-каменотёса Бодам будет его женой, мы с её отцом уже и по рукам ударили.

– Вот как? Хвала Всевышнему! А приданное какое? Калым? Да и про дом для Саида мы ещё не думали… – какая невеста неважно, главное в сватовстве, чтобы приданое было побольше, а калым поменьше, – Зумрад не хотела больших расходов, поскольку свадьба старшего сына Карима вышла не такой дешёвой, как она мечтала.

– Калым – десять овец, одна корова, резные ворота, пять дверей. Денег тридцать таньга.