Поначалу не прижилась обновка, многие косоротились – «что за диво-дивное, предки без ложек обходились, а мы должны их заветам следовать». Но ложкой удобнее жидкое хлебать, чем через край косы отпивать по глотку обжигающее варево. Мурад первый из местных мастеров стал вырезать ложки, красить их в разные цвета, для прочности покрывать лаком. Ложки пошли нарасхват. Некоторые заказчики, что придирчивей, так и вовсе ложки заказывали особенные, чтобы ручка была резная, и рисунок затейливый. А зачем тебе такой рисунок – у тебя гости на пороге стоят или в воротах ждут особого приглашения. Ты что, ложками своими перед ними размахивать станешь? Но Мурад только кивал, втихомолку подхихикивая над привередливыми заказчиками.

Халил был высоким и стройным, для своих тридцати пяти лет, мужчиной. От далёких согдийских предков он унаследовал каштановые волосы и светлые глаза. Такие светло-карие, цвета редчайшего янтаря, чуть ли не рысьи глаза, с мелкими тёмными крапинками у афарикентских жителей нечасто встречались. Нередко Мианкаль становился добычей разнообразных завоевателей. Пробежались по родным краям в незапамятные времена ахемениды, пешком протопали и осели на благодатной земле войска Искандера Двурогого. Спустя столетия примчались на конях арабы с чёрными глазами навыкате и ярко-красными губами.

Не обошли эти изобильные земли и последние, самые страшные захватчики – монголы. Вот они-то больше всех своего семени оставили среди местных жителей, и пошли рождаться чернявые и узкоглазые малыши. Но что поделаешь – ребёнок есть ребёнок, не давить же его в бешике? За триста лет после нашествия монголов всё перемешалось, но нет-нет, да и пробьётся сквозь напластование завоевательских приземистых тел стройный согдийский стан. Халил никогда не обращал внимания на то, что глаза у него другие и кость у̀же, а волосы светлее – на всё воля Аллаха!

Голову, как предписывает Коран, он брил, а бороду и усы оставлял, иногда подравнивая их ножницами. Руки у плотника не были руками ремесленника – с длинными, тонкими, но сильными пальцами – такие могли и гвоздь, вколоченный в доску по самую шляпку, легко вытащить и согнуть. Но заказов у мастера было много, так что не до баловства. И Халил без устали резал дерево особым ножом, предназначенным для создания замысловатых узоров. Да, много на своём веку он сотворил разнообразных вещей, от работы никогда не отлынивал. Мастер понимал, что он глава большой семьи. От его мастерства и усердия зависит, будет ли в казане мясо или придётся его детям давиться жидкой пшённой похлёбкой с сухой лепёшкой.

Детей им Аллах послал на удивление много – Карим, Саид, Гульчехра, Ситора, Айгуль, Ойниса и самая маленькая – Умида, которой едва исполнилось два года. Тяжёлая сердечная боль мучила Халила, когда последний их ребёнок родился мёртвым, а перед ним ещё и мальчик, не прожив двух дней, умер. Жена убивалась по умершим детям, но Халил знал, что не многим так везёт в жизни – семеро детей здоровы, красивы. Карим и Саид помощники в мастерской, не просто помощники, готовые мастера. Старшие дочки удачно выданы замуж. Карим нынешней весной женился на соседской девчонке. Семья небогатая, но уважаемая, а девушка красивая да кроткая. Вечером, когда все усаживаются за обильный дастархан, да ещё двоюродный брат с женой и ребёнком – словно свадьба во дворе.

Халил любил красивую одежду, но в Афарикенте никто из ремесленников не стремился выделиться ею. Зеркала в доме не было, уж очень редкая вещь, но латунный поднос услужливо отражал зрелого привлекательного мужчину в расцвете лет! Халил носил простые белые куйлаки и штаны-иштон – широкие шаровары, сужающиеся к щиколоткам. Куйлак все мужчины подпоясывали платком – кийикча. Выйти без него на улицу значило опозорить себя на веки вечные. Свёрнутый в жгут платок можно развернуть и использовать при случае вместо молитвенного коврика.