Сказать, что Одыл обрадовался приходу Халила и нежданному разговору – значит, ничего не сказать! Он сначала растерянно слушал своего кудо, потом вскочил, начал обнимать его и целовать. Потом бросился танцевать, тряся в руках дойру*, совершенно не умея на ней играть. Одыл смеялся, а по лицу его катились старческие слёзы. Поэтому сообщение о том, что не мешало бы дом строить вдвоём, не вызвало у купца никакого неудовольствия. Вернее он даже не заметил, что на его кубышку с деньгами позарился один из близких родственников.

Он так был рад, что единственная дочка наконец-то выйдет замуж, и за кого – за слушателя медресе, за умного человека, за сына Халила. Одыл был готов целиком возводить дом на свои деньги. Прибежавшая на шум и крики Айгуль быстро всё поняла и включилась в общее веселье. Её старшая дочка Дильбар перебежала через дорогу и тут же сообщила новость старшей женщине Зумрад. Вдруг веселье Одыла сошло на нет:

– Халил, брат мой! А вдруг Закир не захочет жениться на Нафисе, она уже такая взрослая! Да что я сам себя обманываю, старая она для невесты. А в Бухаре не в пример больше красивых рукодельниц, куда там моей дочке! Я хоть и люблю её безмерно, но не могу не понимать, что товар-то залежалый. Не порченый, не битый молью, но старый, ой какой старый! – он сгорбился, сел на подушки свесил голову на грудь, размазывая невысохшие слёзы счастья по плоскому лицу.

– Одыл, брат! Не о том ты беспокоишься. Закир женится на той невесте, на какой я велю. А Нафиса девушка очень хорошая. Старая, говоришь? У неё что, седые волосы, или она хромает на обе ноги? Или у неё кривые руки и она не может приготовить вкусную шурпу или плов? Или она слепая, косая, кривая, рябая? Или она не самая лучшая вышивальщица в Афарикенте? Только в Бухаре есть мастера-мужчины, которые могут быть искуснее, чем она! И то лишь потому, что вышивают золотом! А может быть у неё какая-то скрытая болезнь? Она живёт в моём доме вот уже двенадцать лет, и я не заметил ни одного изъяна! Нет, она красивая, молодая девушка. Это ты мне должен такие слова говорить, а не я тебе. По рукам?– Халил торопился завершить сватовство и сделку по строительству дома, чтобы Одыл не опомнился и не пришёл в себя, поняв, в какие расходы втравил его кудо.

– По рукам брат! Сегодня барана режем, помолвку отмечаем. – И Одыл опять полез к Халилу обниматься. Халил уже не сопротивлялся, это надо же такому случиться. Вчера с утра полумёртвый сын и суд, а сегодня повторное родство. Ведь его дочка давно замужем за сыном Одыла. Не мог он подумать пятнадцать лет тому назад, что этот кочевник станет для него самой крепкой опорой и поддержкой в жизни. Давно пора родниться кочевникам с осёдлыми дехканами и ремесленниками. Только так в Мавераннахре наступит спокойствие – не будут же одни дяди резать и вешать своих племянников, а другие насиловать племянниц и вспарывать им животы.

Домой Али прибежал, когда все уже разошлись по делам. Слишком много он раздумывал, а то сидел бы за дастарханом раньше всех. На айване было пусто, а на скатерти оставались несколько кусочков лепёшек и тёплый чай в чайнике. Глаза Али обежали двор. Отца нигде не было, голоса его не слышно. Мать почему-то до сих пор на своей половине. В это время она давно распекает за плохую работу работников. Она всегда находила к чему придраться. Иногда она сидит с матушкой-сестрицей на её половине и чешет языком в своё удовольствие.

Что-то не так, но не это главное, быстро посмотреть, что с Уьмасом. Зайдя в комнату, он увидел, что братишка проснулся, рядом с ним на маленькой скатёрке стояла глиняная коса с разными орехами и кишмишом, пиала с чаем и небольшой чайник. Лайло ласково гладила Ульмаса по его бритой голове, обвязанной свежей тряпкой. Увидя Али, махнула рукой и отправилась на задний двор. Без хозяйского догляда и редиска расти не будет. Али поёжился «Как это я утром про брата забыл, я же думал, что быстро вернусь, но задумался». Ему стало стыдно, но брат ничего не сказал. Лицо у него было чрезвычайно довольное.