Теперь ничего поделать нельзя, стоит казию вступиться за Санджара, толпа вдребезги разнесёт его дом. И не посмотрят эти смутьяны на стражников – что им несколько человек, когда у каждого мужчины на площади за поясом кинжал торчит? Носить кинжалы никому не запрещено, вот они и пользуются этим. Казий поднял руку, призывая всех к молчанию.

– Уважаемый устод Санджар! Что вы можете ответить на оба эти обвинения? Есть ли в них правда, и насколько справедливы требования людей, обвиняющих вас с одной стороны в жестоком избиении сироты, а в другом случае в невозможности справится с заказом, задаток за который вы получили от ткача Джуры? – лишь сейчас Санджар вспомнил, что Ульмас сирота, а не родной сын Халила! Ой-бой, так это его отец дервиш?

«Горе мне, горе» – в голове стало пусто, язык присох к гортани, а любимая палка выпала из ослабевших пальцев. Вот и настал конец вольготной жизни, конец всех мечтаний. И это тогда, когда он надеялся зажить на сделанные сбережения и больше никогда не заниматься противным делом строительства домов для разных ремесленников и даже дехкан. Он собирался сидеть дома и учить двух-трёх мальчишек премудростям строительства. А если что-то пойдёт не так, то он виноват не будет. Самого-то Санджара тоже не очень хорошо научили работать. Хочешь – не хочешь, а отвечать нужно, а то эти оборванцы, окружающие Халила и его родных подумают, что мастер струсил, поэтому молчит. Но голос не слушался. В пересохшем горле першило, хотя устод старательно откашлялся.

– Я всё делал так, как положено. Учил так, как учили меня. Я не сильно наказывал мальчишек, а как положено по шариату*. – Но в голосе не то, что не было убедительности, голос был так тих, что его с трудом расслышали в первых рядах разгорячённой толпы. Подмастерья Санджара были поражены произошедшей в нём разительной переменой. Всем сразу стало понятно – мастер виноват во всём том, в чём его обвиняют. Хафиз Хараши нахмурился и заговорил:

– Я внимательно рассмотрел это дело и, выслушав все стороны и свидетелей, руководствуясь шариатом и заветами Аллаха, принял решение. Завтра вы получите фетву* примерно такого содержания «Мастер Санджар обязан выстроить дом без изъянов и огрехов для ткача Джуры в течение двух лун в том месте, на которое укажет ему ткач Джура. Для лечения шагирда Ульмаса, сына Халила, Санджар должен выделить из своих средств десять таньга*. В качестве штрафа за несправедливые наказания и битьё до беспамятства, в результате которого шагирд Ульмас, сын Халила неспособен ходить и работать, наложить на мастера Санджара штраф в размере пятидесяти таньга. Их он должен выплатить отцу Ульмаса, плотнику Халилу в течение луны, начиная с сегодняшнего дня. За удар, нанесенный мастеру Санджару и за поругание его чести, здоровый сын Халила, Али, обязан отработать две луны на строительстве дома Джуры бесплатно и беспрекословно слушаться мастера. Только тогда, когда дом Джуры будет построен, считать наказание оконченным. После этого никто в Афарикенте не должен отдавать своих детей в обучение к мастеру Санджару во избежание таких несчастных случаев. А кто всё-таки отдаст ребёнка ему в ученики, жаловаться не имеет права».

Толпа притихла. Все внимательно слушали судью, и не то, что возглас – громкий вздох не нарушал звонкую тишину возле дома судьи. После того, как судья закончил говорить, раздался вздох удовлетворения. И народ, поначалу готовый разнести дом судьи по кирпичику, теперь готов был целый день таскать его на руках и благословлять на все лады его честное заключение.

– Уважаемый казий! Я не знаю, какими словами вас отблагодарить за ваше справедливейшее решение! – Халил несказанно обрадовался такому повороту дела.