Упоминание о раскладушке показалось ему неприличным, хотя более неудобного предмета для сексуальных кувырканий и придумать, наверно, нельзя. Девушка Света кивнула, повесила плащ на спинку стула, сама села на другой и вопросительно посмотрела на Кастета.

– Вроде водку пить собирались. Или ты меня все-таки с другими целями заманил? А хлеб тогда зачем?

– Сейчас!

Кастет нашарил в сумке упаковку пластиковых стаканчиков, вскрыл, поставил один перед собой, Светлане подвинул свой – стеклянный, из которого пил весь вечер. Выпили, закусили, отломив по куску хлеба от буханки – нож был неизвестно где.

– Так что у тебя случилось?

– Ничего. У меня случилась жизнь, вот и все.

Кастет налил еще по одной. Так же молча выпили. Кастету стало покойно так, уютно, словно вернулся он из дальнего рейса домой и встретила его жена, Светлана Михайловна, сидят они за столом и пьют не водку, а чай, на полезных травах настоянный, сейчас она расскажет, как дети, как дома, кто приходил или звонил, пока он катался по стране...

– О чем задумался? – Светлана смотрела на него с улыбкой. – У тебя лицо было такое...

– Какое?

– Не знаю. На меня никто так не смотрел. Странный ты...

Она нагнулась через стол, провела рукой по его волосам. Леха невольно заглянул в вырез блузки, увидел маленькие острые груди, и в нем опять проснулся самец.

Девушка почувствовала это, но не отстранилась, а взяла его голову обеими руками и поцеловала в лоб. Леха неловко, через стол, обнял ее, встал, притянул к себе и жадно впился в губы.

Она не отвечала на поцелуи, только слегка приоткрыла рот и, прикрыв глаза, запрокинула голову, отдаваясь его ласкам.

Кастет скользнул ладонями вниз, по спине, крепко сжал маленькие упругие ягодицы. Девушка застонала, не от боли, от удовольствия, и еще крепче прижалась к нему всем телом. Он жадно, сильно мял ее, понимая, что такая боль возбуждает девушку, дает наслаждение. Потом она внезапно отстранилась от него, села опять за стол, тяжело дыша и глядя на него странным, помутневшим взглядом.

– Не надо, ладно? – сказала наконец она. – Не хочется так вот...

– Как? – спросил Леха, хотя и сам все понял. Стало стыдно домашнего бардака и своего неуместного желания.

– Извини, Света, – сказал он, – прости, дурак я, давай выпьем.

– Давай, – согласилась она и подставила стакан.

Молча, не глядя друг на друга, выпили, разом потянулись к хлебу, встретились руками, отдернули, опять встретились.

– Бери, – сказала Светлана, – ты первый бери, а то мы так от голода помрем...

Он протянул руку к буханке, накрыл ее ладонь и почувствовал, как по телу пробежали мурашки, которые бывают только от нежности к другому человеку, а не от животной страсти или похоти.

– Прости меня, – повторил Леха, – живу я как... – он силился подобрать слова, будто говорил на незнакомом себе языке, – одним днем живу, словно помереть завтра собираюсь. Если есть водка на столе, ее сегодня выпить надо, всю выпить, другого случая не будет, есть рядом девушка, значит, немедля в койку ее, только бы не упустить, когда еще случай представится, чтобы с девушкой переспать. Я ж не старый еще, жениться могу, квартира теперь есть, жить будет где, и ребеночка хочу, очень, сына...

– А у меня сын есть, – сказала вдруг Светлана и, прочитав в его глазах вопрос, добавила: – Он в деревне живет, у бабушки. Недоношенный родился, семь месяцев, ему воздух свежий нужен, молоко парное, а где тут, в городе, парное молоко возьмешь. А я, видишь, осталась, на хлеб себе и ему зарабатываю...

Помолчали. Ее ладонь нагрелась под его ладонью, словно стала частью его руки и сама она – словно его продолжением, с одинаково бьющимся сердцем, таким же ровным, спокойным дыханием. Леху снова окатила волна нежности, и он осторожно убрал свою руку, потому что знал, что сейчас будет, страшился и не хотел этой близкой радости, боясь, что она все испортит и сделает только хуже, потому что лучше быть уже не могло...