На глазах друзей волк начал стремительно изменяться. Его шерсть постепенно окрасилась в насыщенный бурый цвет, а морда сильно укоротилась и увеличилась в размерах. Вместо острых волчьих ушей появились небольшие полукруглые. Самые значительные изменения претерпели лапы и тело. Волк увеличился в объёмах, и теперь его лапы походили на огромные бочки. Спустя несколько секунд Олаф и Фрейн смотрели на огромного медведя с поразительно умными глазами.

– Ворчун? – недоумённо воскликнул Фрейн.

Медведь ухмыльнулся и прежде, чем сурт успел среагировать, повалил его на землю, устроившись сверху. Олаф посмеивался в сторонке, глядя, как сурт второй день подряд пытался вылезти из-под медведя-тяжеловеса. Но Ворчун не стал испытывать взломщика на прочность и быстро слез, обнюхав его с ног до головы. Затем он, как ни в чём не бывало, развалился на земле, пыхтя и хлопая лапами.

– Что же это за зверь такой? – почесал затылок Фрейн. – Думаешь, Динарус послал его нам в помощь?

– Думаю, здесь дело в другом. – Олаф подошёл вплотную к Ворчуну и, положив руку на голову зверя, негромко спросил: – Ородрим?

Ворчун фыркнул и, внезапно отскочив от анкиллирца, принялся кувыркаться на земле, а затем встал во весь рост и громко зарычал, постепенно уменьшаясь в размерах. Шерсть исчезла, волосы на голове стали золотистыми, появились знакомые одеяния голубого цвета, и вскоре перед ними стоял теркан.

– Неплохо, Олаф! Выходит, вы думали, что я оставлю вас в беде?

Анкиллирец расхохотался, и чуть позже, оправившись от потрясения, к нему присоединился сурт, который не мог обижаться на Ородрима после произошедшего. Когда друзья перестали смеяться, Фрейн задал спасителю вполне закономерный вопрос:

– Выходит, ты тоже Страж Леса, как и твоя матушка?

– Не совсем, – мягко ответил Ородрим. – Я жрец, и мой путь – служение Меалгору. Однако связь с природой и умение обращаться в зверей – это моё наследство, и, пока бьётся моё сердце, я не намерен от него отказываться.

– Я бы тоже не стал, – хохотнул сурт. – Уж очень полезное умение!

– Ну, я никогда не искал в этом выгоды, – при этих словах теркан обезоруживающе улыбнулся. – В обличии зверя я чувствую единение с природой, и именно поэтому учение моей матери так важно для меня. Ни один священнослужитель из всех, кого я знаю, за исключением, пожалуй, Клавдия, не понимает того, что я обретаю, следуя этому пути. Гармония с окружающим миром позволяет мне лучше понимать его, и это помогает мне на моём жреческом поприще. Клыки и когти – это второстепенное.

Сурт хмыкнул. Он явно не разделял подобного отношения Ородрима к своим удивительным талантам. На его взгляд, теркан мог бы добиться завидного положения, а не использовать наследие как духовную подпитку для служения своему Богу.

Жрец с сожалением оглядел трупы зверей:

– Жаль, они меня сильно опередили… Могло бы обойтись и без жертв.

– У нас не было выбора, – пожал плечами сурт. – Мы ведь думали, что ты нас покинул.

– Я никого не виню. В вас говорил инстинкт самосохранения, а в них – инстинкт охотника. Просто вы оказались сильнее.

– Не очень-то нам это помогло, – прокряхтел воин, многозначительно демонстрируя раненную руку.

– Ну, этому горю помочь можно, – сказал теркан, помогая Олафу усесться на пень. – Не забывай, я всё-таки жрец Меалгора.

Сказав это, Ородрим закрыл глаза и простёр тонкую ладонь над раной. В один миг он будто оказался очень далеко от Нариктирской чащи. Телом он всё ещё пребывал здесь, с товарищами, но дух его бродил где-то в ином месте. Теркан принялся тихонько напевать повторяющийся куплет на неведомом языке, а его чуткие пальцы касались раненого места. Олаф почувствовал, как по разодранному плечу, прогоняя боль, разливается тепло. Через пару мгновений от раны, нанесённой зверем, не осталось ни следа. Устало вздохнув, жрец открыл глаза.