– Да, Настя?

Шевеление на кровати продолжилось. Из-под вороха подушек и покрывала показалась голова в кудрях, разлохмаченных с изысканной небрежностью. Кудри были пепельно-серыми, явно крашенными, хотя, надо признать, удачно сочетались с восточными чертами лица.

– Хорошо, как только я освобожусь, сразу к нему заеду, – Василий Ефимович убрал телефон обратно в карман пиджака и поинтересовался:

– Ну что, мы проснулись?

Голос девушки оказался довольно низким и с хрипотцой, толи по природе, толи после вчерашнего.

– Ммм… мы пока не уверены. – Назира потёрла красные глаза и несколько раз кашлянула, прочищая горло. – А мы монах? – перевела она взгляд на Сильвестра.

– Мы монах, – подтвердил Инок.

– Тогда, мы проснулись. Но мы очень озадачены. Не помню, чтобы вчера я снимала монаха. Честно говоря, это не в моём стиле. С другой стороны… – Шарипова одним плавным движением вскочила с кровати. Кроме трусиков, на ней ничего не было. – …просыпаться «не в своём стиле» мне не впервой. – Она, зажмурившись, потянулась и громко зевнула.

Хорошилов, с трудом удержавшись от ответного зевка, демонстративно закатил глаза и вздохнул:

– Доченька, педофилия не входит в область наших интересов, поэтому перестань сверкать титьками – надо заметить, весьма скромными – и накинь халат. Сегодня клёва не будет. Всё клёво осталось вчера.

– Что-то ты раскомандовался, «папаша». А я по-прежнему не помню, чтобы тебя сюда приглашала! – чёрные как ночь глаза говорившей засверкали от гнева. Хорошилов подумал, что так, наверное, выглядела Медуза Горгона, когда обращала людей в камень. Деловая настроенность дала трещину и теперь с трудом сдерживала основные инстинкты, которые он только что полировал на ресепшионистке. При других обстоятельствах…

К счастью, Инок заметил брешь в обороне и вернул разговор в нужное русло:

– В таком случае, вы должны нас хорошо понимать, Назира Абельхановна. Потому что мы точно так же проснулись на днях в своих квартирах и кроватях и вдруг обнаружили, что кто-то пришёл в наш дом без приглашения и ведёт себя… вызывающе. Так что вы уж простите моего товарища за проявление эмоций. Теперь, когда мы донесли до вас, Назира, причину нашего негодования, думаю, будет вежливо… – Сильвестр выделил это слово, – дать вам несколько минут, чтобы вы могли привести себя в порядок и принять душ. А мы подождём вас внизу, в баре. Полагаю, мы можем обсудить все наши разногласия за чашечкой кофе, как подобает взрослым и ответственным людям.

С каждым словом настоятеля Назира всё меньше выглядела рассерженной кошкой. Наконец она сменила гнев на милость и одарила нарушителей своего уединения очаровательной белозубой улыбкой.

– Пожалуйста, скажите бармену, что один для меня. Он знает, как сделать.

Новгородцы поднялись и прошли в прихожую. Назира, так и не надев халат, проследовала за ними, то ли в ванную, то ли для того, чтобы удостовериться что гости ушли, и поймав невольно брошенный искоса взгляд Хорошилова, ехидно фыркнула ему вслед:

– Не понравилась тебе моя грудь, как же!

И нырнула в уборную, прежде чем чиновник успел ответить.

Всю дорогу к лифту, он по-дурацки улыбался.

– Горбатого могила, Вася.

– А что сразу Вася? Можно подумать, ты бы ей не…

– Уймись. – голос Сильвестра изменился, он повернулся и впритык посмотрел на Хорошилова. Сейчас говорил не старый друг, а соратник, облечённый властью. Инок был здесь не просто главным, а истиной в последней инстанции. Правом этим он пользовался лишь в случае крайней необходимости, но прекрасно чувствовал, кому и когда нужно об этом напомнить – обычно для их же блага.