Но Родина не оценила должным образом подвиг рыцаря без страха и упрёка, старшего сержанта-артиллериста Николая Сиротинина. Комдив не воздал должное по достоинству своему бойцу. Командование не представило его к званию Героя Советского Союза.

Но слава о его мужественном поступке навеки останется в сердцах простого народа.

Это ли не настоящая честь для павшего в бою солдата!

Спи спокойно русский герой. На веки-вечные настоящая легенда ратного подвига! Мы, простые люди России будем помнить подвиг Николая Сиротинина во все времена.

Но прошли годы. Прах с поля боя перенесли в братскую могилу в райцентр Кричев. Чтобы и мёртвый русский герой не выделялся среди других павших. Нигде же не написано было, что героем был покойничек. Все же в те годы воевали. Кто хуже, кто лучше, но всем досталось с избытком. С лихвой и сверх всякой меры.

Святой для потомков островок земли у конюшни зарос чертополохом. Поле распахали.

Раздавленные гусеницами немецких танков пустые снарядные ящики пошли на растопку в печку местной конюшни. Латунные гильзы мальчишки сдали во «Вторчермет». Разграбленную сельчанами и брошенную бесхозную боевую пушку колхозники оприходовали в металлолом. Правда, колёса пригодились местной кузне. Для телеги.

На деньги, вырученные с продажи железа, деревенские мужики купили в сельмаге водку. Беленькую же завезли давеча. Даже на закуску хватило, ириски там всякие взяли.

Ну и пропили непосильным трудом заработанное счастье. Чего тут было валандаться.

Все мужики довольны остались. Раскумарились.

В те времена сторожем конюшни в Сокольничах был колченогий Феофаныч. Все деревенские забулдыги-землеробы собирались у него на завалинке.

Так было принято в деревне посудачить у конюшни о том, о сём. Соточку, другую пропустить с устатку.

Уже ночью, сторож вставал деревянной ногой на холмик по соседству со стойлом и орал на бескрайние поля к востоку, где должно было взойти солнце

– На поле танки грохота-а-а-ли-и-и, солдаты шли в последний бо-о-ой, а молодо-о-го-о-о команди-и-и-ра-а-а, – потом он садился на холмик могилки, плакал, горевал за свою разбитую судьбу и далеко не героическую, а так-сяк уже давно прошедшую молодость.

Но всё равно, широкая была натура у мужика! Никак не иначе, как орлом признавал себя Феофаныч! Уважаемым в колхозе человеком.

Не к кому-нибудь, а к нему тянулись мужики.

Утром же, он обнаруживал, что остатки закуски, сала и варёной картошки подъедало семейство ёжиков.

Он с ними пытался бороться. Прятал ужин под алюминиевую кастрюльку. И даже кирпичиком придавливал. Но ежикова родительница со своими шустрятами-ежатами остро чуяла, где можно было поживиться и оставляла его с носом.

Уже утром, будучи с великого похмелья, Феофаныч пил огуречный рассол и пялился на холмик, берёзовый колышек с фанеркой и надписью химическим карандашом на ней «…артиллерист старший сержант Николай…»

– Хм… Каков таков Сиротинин? Хде, хто, почему, когда? – и, какое ему было дело до этого артиллериста? Чужой человек для него был этот Сиротинин. Одно слово, мертвец ужо.

– Ик-ык-ык! М-м-м, похмелиться бы надобно. С утра башка трещит и раскалывается!

А ежиха его точно достала. Маковой росинки могла не оставить, не то что вечерний закусон сохранить. Со своим семейством сидела на глиняном холмике и зыркала в мутное окошко конюшни.

Ожидала, мамашка, когда служивый сторож заколдобится. Поджидали, чтобы улучить момент и шустрою семейкой начать столование. А там у них и пир горой.

Надоели ёжики Феофанычу! Службу свою исполнять ему мешали. Млекопитающие. Фу!

А посему солдатский погостник, надобно было убрать отседова. Убрать безо всяких на то рассуждений. Стук-бряк ногой топнул деревяшкой сторож!