– Но в «Мастере и Маргарите» есть сиськи, – спокойно возразил Слава.

– Ну, хорошо, послушай, тебе нужны эти чертовы деньги? – не унимался Борис, – А в этом рекламном бизнесе их больше, чем во всех издательствах вместе взятых. Больше, чем могут заработать все твои написанные и еще…

– Ненаписанные, – помог ему Слава.

– И ненаписанные тоже, – ухватился за его подсказку Борис и продолжил свой захватывающий монолог, – Их столько, что хватит для того, чтобы выложить из них новую пирамиду Хеопса! Ну, так пойди и заставь этих профанов выложить эту самую пирамиду на нашей с тобой лужайке. Я знаю, что говорю, потому что я единственный, кто читал твою книгу.

Слава не выдержал и расхохотался:

– Вот именно! Ты был единственным моим читателем. Я, Боря, гребаный, любимый писатель, единственного, сраного читателя!

– Слав, ну давай обойдемся без этой твоей идиотской драматургии. Ты оденешься и пойдешь на эту встречу, потому что я так сказал. Потому что я чувствую запах этих гребаных денег. А если я чувствую запах денег, ты знаешь, я не отпущу твою задницу, как бы тебе этого не хотелось.

– Только не трогай мою задницу, Боря. У тебя есть красавица жена.

Слава ловко увернулся, от уже было схватившей его за ягодицу, руки Бориса, отчего чуть не выронил нож, которым все это время, не прекращая слушать доводы Бориса, аккуратно размазывал паштет по слегка подсохшим тостам.

– И вообще, я бы на твоем месте, не будил спящего во мне гомосексуалиста, – продолжал Слава, откусывая кусок от приготовленного им бутерброда, – Во сколько мне нужно быть на этой встрече?..

Маша ждала его в холле, куда его вернул просторный стеклянный лифт.

– Ну что, Вам удалось для меня что-нибудь найти? – поспешил он с вопросом, застегивая на ходу пиджак, придавая своему вопросу больше деловитости, чем заинтересованности.

– Да, – коротко ответила Маша и, улыбаясь, протянула ему розовый стикер.

Аккуратным, красивым почерком, на стикере был выведен адрес и название ресторана. А ниже, той же рукой, было написано «Я освобожусь в 17.00».

Слава очнулся от того, что кто-то усердно тарабанил пальцами по стеклу. Открыв глаза, он увидел Машу, разглядывавшую его сонное лицо. «Машка, привет», – улыбаясь, произнес он, и стикер покинул его воображение, оставив вместо себя, маячащий перед глазами, розовый след. Вместо того чтобы выйти, Слава потянулся к кнопке блокировки дверей и кивком головы пригласил Машу в машину.

Она укоризненно улыбнулась и осуждающе покачала головой. Обогнув автомобиль, она открыла дверь и села на пассажирское сиденье. Вручив Славе его телефон, она поправила выбившуюся из прически прядь волос и наклонилась, подставив губы для поцелуя. Маша выглядела превосходно. Ее, почти прозрачная, белая блузка, едва скрывала ее белоснежные ангельские крылья, ажурными кружевами обхватывающие ее грудь. Взгляд Славы нырнул в открытое декольте, вынырнул из ароматной ложбинки, обогнул волну ключиц, взмыл вверх вдоль гладкой шеи и остановился у мочки ее уха. Маша почти не изменилась с той первой их встречи в холле ее агентства. Разве что только, стала выглядеть немного счастливей. Это угадывалось в ее глазах. В них появились уверенность, спокойствие и еще большая глубина. А, в ее улыбке, чувствовалось больше искренности и открытости. Слава развернулся к ней и, окончательно выпустив рулевое колесо из своей левой руки, подхватил ею, ее правую руку, нежно сжав в своих пальцах. Он вобрал в себя ее теплые губы и, прикрыв глаза, завис почти на минуту. Словно проверяя свои ощущения, он старался не шевелиться, насладиться каждым мгновением, каждым оттенком ее запахов, каждой частичкой шелковой кожи. Он тихо и протяжно замычал, так долго, насколько хватило выдоха и, с большой неохотой, вернулся в свое кресло.