- У тебя очень стереотипное и деревенское представление о жизни обеспеченных людей, - посмотрел он сурово и стянул с моего плеча махровое полотенце, которое я приготовила специально для него.

- Так развей мои стереотипы. Что там с камином?

- Он электрический.

- То есть, фальшивка для вас – норма? - фыркнула я и пошла по двору. – Кстати, трусишки свои на прищепки посади. Сдует. Перестирывать придётся.

Едва сдержала улыбку, вспомнив, с каким брезгливым лицом он стирал свои же собственные брендовые трусы. Будто перед этим хорошенько в них навалил.

- Блин! – рыкнул Рамиль. Торопливо обтер лицо и накинул полотенце на шею. По обнаженной груди и торсу, всё равно, стекала вода. Полотенцем он, похоже, тоже владеет не в совершенстве.

Двумя цветными прищепками подцепил к веревке свои «кляйны».

Стереотипы, покиньте меня. Совершите невозможное.

- Кстати, ты говорила о гостях. Где они?

- Тебе-то что? Ни к тебе же пришли.

- Просто спросил, - надул парень губки и стал нервно обтирать ключицы и грудь полотенцем.

Отвела взгляд, чтобы не пялиться. При всей моей непереносимости этого парня, торс у него выглядел весьма маняще.

- Вот они. Возвращаются, - кивнула я головой на папу и его друга, которые что-то бурно обсуждали, открывая калитку.

- Здоров, Гу́ся! – окликнул меня сосед.

- Здравствуйте, Петрович, - улыбнулась я ему.

Рамиль же потерял все краски с лица.

Кажется, отчество «Петрович» после недавних событий стало для него самым страшным словом на свете и сформировало условный рефлекс – бегство. Даже ноги чуть согнул, будто на низком старте.

- О! А это что за бздюк курчавый? – спросил Петрович, подойдя ближе. – Твой, Гу́ська? – ехидно ухмыльнулся и протянул руку Рамилю, который забыл, как моргать, глядя на нашего соседа максимально широко открытыми глазами.

- Боже упаси, - закатила я глаза. – Овсянку будете?

- Кто ж овсянкой-то закусывает? Ты чего? – привычно пошутил Петрович.

Как он сам говорит, для него, что не может быть закуской – не считается едой.

- Ну, как хотите, - дернула я плечами. – Приходите часа через два. Будет борщ, полностью из овощей нынешнего урожая.

- Что, у вас капуста уже пошла? – округлились глаза соседа.

- Да, сегодня первый кочан срезала.

- Ну, даёте! А у меня с моей бабкой только-только листья закручиваться начали…

- Ты долго там трепаться будешь? – папин голос пронесся по двору и заставил Петровича резко обернуться.

- А ты чё не сказал-то, что у твоей Гу́ськи жених появился? А я как дурак с утра бороду причесал, одеколоном полил…

- Я сейчас тебя за эту бороду возьму и в колодце утоплю, - вещал папа из раскрытого настежь гаража. – А потом скажу твоей бабке, за что я тебя так, и она тебя ещё раз утопит.

- Вот и дружи с твоим батей, - подмигнул мне Петрович. – Ни солидарности мужской, ни титьки женские помять…

- Фу! – скуксилась я.

- Петрович, етить твою мать! – выскочил папа из гаража с какой-то железякой в руках. – Мы твою машину ремонтировать будем, или я тебя через забор сейчас перекину?

- Сам дочку красивую родил, а теперь недоволен, что рядом с ней обо всем забываешь, - поэтично пропел Петрович, как всегда, в своём раздражающем папу репертуаре. – И это… - обратился он к Рамилю. – Здорово бегаешь. Вот это вот всё… - очень криво и запредельно комично спародировал он вчерашний его бег. - … Класс! Научишь потом? Я от бабки и её веника так буду бегать…

- Петрович! – папа, руки которого были измазаны мазутом, уже рычал.

- Да иду я! Не серчай.

Подмигнув нам, Петрович пошёл к папе. Будучи трактористом, этот мужчина всегда носил только рубашки и только светлые. Страшно представить, сколько на его жену ежедневно приходится стирки и глажки.