Однажды в квартире на Саут Шор состоялся обед. За столом завязалась беседа. Из высказываний хозяина становилось понятно, что ряды книг в библиотеке не были декорацией. Торрио не просто много читал. Он обдумывал и хранил в памяти мысли и идеи, изложенные на страницах.

– После обеда мы слушали оперные записи, – вспоминает гость. – Меня позабавило, что Торрио бессознательно размахивал руками, как будто дирижировал оркестром. Он подходил к патефону и останавливал запись на середине, анализировал отрывок, который мы только прослушали, и объяснял, чем он хорош. И мы понимали, что это не пустое бахвальство, Джей Ти испытывал восторг и хотел разделить его с нами Смотря на него и слушая, как он насвистывает арии, я представлял себе полного и радушного преподавателя музыки.

Но странное дело! Только когда он расслаблялся, увлеченный музыкой или разговором о книгах, я осознавал, что передо мной стоял низенький, полный мужчина. Я видел его на деловых встречах, когда дела принимали неприятный оборот. Его голубые глаза были безжалостны, и он отдавал приказания таким голосом, что их бросались выполнять сломя голову. Создавалось впечатление, что перед вами жилистый мужчина с движениями быстрыми, как удар кинжала.

Адвокат задумался. Недавно я читал о Ленине, – продолжил он, – и он напомнил мне Джей Ти. Когда Ленин возглавил революционное правительство в России, он намеренно перестал слушать музыку, которая была для него самым большим удовольствием. «Музыка, – объяснял он, – создаст благодушное настроение. Вам хочется гладить людей по голове, и вы попадаете в ловушку, потому что работа требует от вас, чтобы вы по этим головам били».

– Можно сказать, что у Джей Ти была сила воли тверже, чем у Ленина, – усмехнулся адвокат. – Он тоже был в своем роде диктатором, и если не было другого выхода, он разбивал людям головы. Однако он не боялся, что музыка помешает ему выполнять свою работу.

Наибольшее число клиентов приходило в заведение Торрио по вечерам. Но ничто, кроме большого кризиса, не могло помешать Торрио, закончив работу, закрыть свой кабинет в Четырех Двойках. В этом клубе его не интересовало ничего, помимо подсчета наличности. Он не пил, не курил и не играл в азартные игры. И никто не замечал, чтобы он поднимался на верхний этаж.

У него была очаровательная и преданная жена, которая жила на Саут Шор; на книжных полках у него лежали кладези человеческой мысли; музыка Пуччини и Баха была у него под рукой. Он мог позволить себе покупать лучшие книги и пластинки, и ценил их по достоинству. И радовался присутствию искусства в своем доме, потому что это показывало ему, как высоко он вознесся над невежеством нищеты.

У Томаса Торрио была молодость, жена, маленький сын, работа на виноградниках и амбиции, свойственные итальянцам, живущим в селении Орсара. Все крепкие молодые люди смотрели на запад, в сторону Неаполя, от которого их отделяли 76 миль. Из Неаполя корабли уплывали в Америку.

Неожиданная катастрофа оборвала жизнь и планы Томаса, но темноволосая женщина воплотила его мечту. Его вдова, Мария Карлуччи, работала, откладывая деньги, пока не скопила на поездку в Неаполь. Затем последовало шестнадцатидневное путешествие третьим классом по морю. Утром, в апреле 1884 года, она вышла на берег нью-йоркской гавани. На руках у нее сидел сын в длинной, белой рубашонке, специально прибереженной для такого случая. К рубашке была приколота бирка с надписью «Джон Торрио». Ему было два года и три месяца.

Первые шаги Марии на американской земле вели в иммиграционный офис в Касл Гарден