«Актриса Гросс, заменившая служанку из саардамской гостиницы, жаловалась впоследствии на скупость царя – когда кто-то позволил себе упрекнуть его, он резко возразил: «За пятьсот гиней люди мне служат душой и телом, а эта девка мне плохо служила, ты сам знаешь чем, и стоит дешевле».

От таких занятий, взятый из Москвы годовой бюджет России был благополучно промотан Петром с его буйной компанией и далее по его требованию:

«Из Москвы непрестанно слали соболя, парчу и даже кое-что из царской ризницы: кубки, ожерелья, китайские чашки, но всего этого не хватало.

Выручил любезный англичанин лорд Перегрин, маркиз Кормантен: предложил отдать ему на откуп всю торговлю табаком в Московии». Петр любезно согласился.

В Англии во время Великого посольства: «три месяца Петр со свитой жил в поместье писателя Джона Эблина.

После отъезда было выявлено: «обнаружили, что полы и ковры в доме до того перемазаны чернилами и засалены, что их надо менять. Из голландских печей вынуты изразцы, из дверей выломаны медные замки, краска на дверях попорчена или загажена. Окна перебиты, а более пятидесяти стульев, то есть все, сколько было в доме – просто исчезли, возможно, в печках. Перины, простыни и пологи над кроватями изодраны так, как будто их терзали дикие звери. Двадцать картин и портретов продырявлены; судя по всему, служили мишенями для стрельбы. От сада ничего не осталось. Лужайку так вытоптали и разворотили, будто по ней маршировал целый полк в железных сапогах.

Восхитительную живую изгородь, длиной в четыреста футов, высотой девять и шириной пять, сравняли с землей. Лужайка, посыпанные гравием дорожки, кусты, деревья – все погибло. Соседи рассказали, что русские нашли три тачки и придумали игру; одного человека, иногда самого царя, сажали в тачку, а другой, разогнавшись, катил его прямо на изгородь».

Будучи во Франции и наблюдая жизнь людей в Париже, Петр одарил этот главный город копируемой им западной цивилизации, где именно в это время народ погибал от алкоголя и курения, проституции и связанных с ней неизбежных венерических заболеваний, следующим эпитетом: «Если бы он был мой, то непременно бы сжег его».

Эта злоба Петра на Париж была вызвана тем, что случилось во время прогулки царя по узким улочкам этого города. Проходя к собору Нотр-Дам, царь был облит нечистотами, выплеснутыми из окна верхнего этажа. В Москве не было зданий выше двух этажей и улицы были широкие, а здесь, в Париже дома были выше, улочки узенькие и все отходы человеческой жизни выплескивались прямо на мостовую, стекая потом в реку Сену. Вот и Петр попал под струю нечистот, а поскольку был, по своему обычаю, без шляпы, то и оказался облит с головы до ног.

Нужников в городе Париже не было ни в домах простых горожан, ни во дворцах высоких особ. Все естественные надобности справлялись в горшки, а затем выплескивались из окон на мостовую, не взирая на прохожих.

Во дворцах, что посещал царь Петр, тоже нигде не было нужников и свита царя, вместе со слугами справляли нужду, где придется: под лестницей, в коридоре или под деревом в парке, совершенно не стесняясь, поскольку и сами французы именно так и поступали, показывая пример гостям из далекой Московии. Царю Петру такие действия были привычны: он и на родине поступал точно так же, а потому сразу почувствовал себя европейцем, нарочно справляя нужду на глазах у всех в комнатах дворцов или в парках Версаля.

Дамы светского общества, прогуливаясь по парку с кавалерами, почуяв нужду, непринужденно отходили в сторону, приседали, справляли нужду на глазах кавалеров и, приподняв юбки, возвращались, чтобы продолжать светские беседы.