Рутилий Руф вскинул брови:

– И что в этом плохого?

– Знаешь, Публий Рутилий, хотя ты и человек прогрессивных взглядов, в глубине души ты такой же консервативный римский аристократ, как Гней Домиций Агенобарб! – резко прервал его Марий, стараясь все же сдерживаться. – Почему ты отказываешься видеть, что Рим и Италия – это одно и то же, союз равных?

– Потому что это не так, – ответил Рутилий Руф. Ощущение безмятежного благополучия стало улетучиваться. – Послушай-ка, Гай Марий! Как ты можешь сидеть здесь, в стенах Рима, и ратовать за политическое равенство между римлянами и италийцами? Рим – не Италия! Рим не случайно занимает первое место в мире, и добился он этого без италийских солдат! Рим – это нечто особое!

– Ты хочешь сказать, что Рим исключительный, превыше всего? – уточнил Марий.

– Да! – Казалось, Рутилий Руф раздулся от гордости. – Рим – это Рим. Рим действительно исключительный. И он превыше всего!

– А тебе никогда не приходило в голову, Публий Рутилий, что если бы Рим взял всю Италию – даже италийских галлов на реке Пад – под свою гегемонию, то стал бы только сильнее? – спросил Марий.

– Вздор! Рим перестал бы быть римским, – возразил Рутилий.

– И это, по-твоему, его ослабит?

– Конечно.

– Но сегодняшнее положение – это фарс! – настойчиво произнес Марий. – Италия похожа на лоскутное одеяло! Регионы с полным гражданством, регионы с латинскими привилегиями, регионы просто со статусом союзников – все смешалось. Альба-Фуценция и Эсерния, наделенные латинскими привилегиями, окружены италийцами, марсами и самнитами… Колонии, разбросанные вдоль Пада среди галлов… Какое там может быть реальное чувство единства с Римом?

– Образуя римские и латинские колонии среди италийцев, мы добиваемся их покорности, – объяснил Рутилий Руф. – Люди с полным гражданством или обладающие латинскими привилегиями нас не предадут. Им это невыгодно, если учесть альтернативу.

– Ты, наверное, имеешь в виду войну с Римом? – спросил Марий.

– Ну это уж слишком. Я так не сказал бы, – ответил Рутилий Руф. – Скорее, потеря привилегий для римских и латинских общин будет невыносимой. Не говоря уже об утрате социальной значимости и положения.

– Dignitas – это все, – произнес Марий.

– Именно.

– Значит, ты считаешь, что влиятельные люди из этих римских и латинских общин не допустят мысли о союзе с италийцами против Рима?

Рутилий Руф был в шоке:

– Гай Марий, что ты говоришь? Ты же не Гай Гракх! Ты ведь не сторонник реформ!

Марий поднялся со скамьи, несколько раз прошелся взад-вперед, бросил свирепый взгляд из-под свирепых бровей на Рутилия – тот был значительно ниже ростом, а тут еще как-то сжался, словно готовясь защищаться.

– Ты прав, Рутилий Руф, я не реформатор. Смешно даже сравнивать меня с Гаем Гракхом. Но я практичный человек и, смею надеяться, обладаю толикой разума. Кроме того, я не патриций, не римлянин из римлян, о чем всякий рад лишний раз мне напомнить. Возможно, мои сельские предки одарили меня своеобразной независимостью, какой никогда не было ни у одного римского патриция. Я предвижу неприятности в нашей шахматной Италии. Да, Публий Рутилий, предвижу! Я слушал то, что недавно говорили мне италийские союзники. Я чую перемены. Ради Рима, я надеюсь, наши консулы впредь будут мудрее использовать италийские войска, нежели консулы прошлых лет.

– Я тоже надеюсь, хотя не совсем по тем же причинам, – отозвался Рутилий Руф. – Плохое командование в принципе преступно. Особенно когда приводит к напрасной гибели солдат, римских или италийских. – Он раздраженно глянул вверх на маячившего перед ним Мария. – Да сядь ты, прошу тебя! Твоя ходьба меня раздражает.