Через два дня Тьери Гарсия рассказал о том, что произошло с ним у выхода из пещеры Ле Гуэн. Де Пальма, составлявший протокол, попросил молодого ученого описать нападение как можно подробнее.

– Мне казалось, что это существо – рыба: так легко оно двигалось в воде. На такое способен только ныряльщик очень высокого уровня, – сказал Гарсия.

Он не смог точно назвать рост своего противника. Не сумел и описать его внешность, даже не смог сказать, был это мужчина или женщина.

– Полагаете ли вы, что с Фортеном случилось то же, что с вами?

– Думаю, что да. Но для него это закончилось смертью, – ответил Гарсия.

Де Пальма быстро сделал в уме несколько вычислений, касавшихся давления под водой. Он помнил, что учитывать надо в первую очередь глубину и время нахождения на этой глубине.

– Сколько времени вы пробыли под водой?

– Очень мало, – пояснил Гарсия. – Именно это меня и спасло. Если человек не остается на глубине долго, азот не успевает расшириться и не образует пузырьков.

«Следовательно, Фортен пробыл на глубине гораздо дольше, чем я предполагал», – подумал де Пальма. Расчеты надо будет делать заново. Но из пещеры на поверхность есть всего один путь. У Фортена не было никаких причин задерживаться на глубине около тридцати восьми метров.

– Какого цвета ваш подводный костюм? – вдруг спросил полицейский.

– Черный с синим. У нас у всех одинаковые костюмы с тех пор, как нам поставляет снаряжение спонсор, которого сумела найти Полина.

– У всех одинаковые, – повторил де Пальма.

Перед нападавшим оказался не тот, кого хотели убить.


– Ты думаешь, от этого можно вылечиться? – поинтересовался Тома.

– Конечно можно. Но зачем? Псишиатрия не должна была бы существовать.

В слове «психиатрия» Бернар произносит «ш» вместо «х». Тома Отран думает, что это насмешка, но не уверен.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что психиатры не понимают, что мои видения делают меня счастливым. Я не вижу эту больницу, как будто нахожусь где-то еще.

– Где?

– Это я тебе не скажу: это моя тайна. Ты тоже говоришь мне не все.

– Но я об этом кое-что знаю.

– Вот как? Что же именно?

– Иногда ты говоришь во сне, если тебе дают не слишком большую дозу лекарств.

– И что я говорю?

Если вопрос, который задали Бернару, его беспокоит, Бернар начинает вертеться на своем стуле, елозить задом по сиденью. Бернар боится вопросов, про которые знает, что они могут нарушить гармонию. Гармония – это важно.

– Что я говорю во сне? – настаивает Тома.

Бернар чешет голову с такой силой, что вот-вот сдерет кожу вместе с волосами.

– Ладно, это не важно, – успокаивает его Тома. – Я не сержусь на тебя, но сны бывают такими загадочными, что иногда хочется узнать о них больше.

Бернар встряхивается, как марионетка из «Маппет-шоу», и хочет что-то сказать, но заикается, и ни звука не вылетает из его рта.

Тогда Тома обнимает его и начинает укачивать, как ребенка. Должно быть, Бернар вспоминает при этом своего отца или мать. Тома сильный, и в его руках Бернар чувствует себя в безопасности.

Возвращаясь из своего царства тоски, Бернар пишет стихи – очень хорошие стихи, которые хочет издать один редактор. Но редактор не хочет платить за них Бернару. Самому Бернару на это наплевать, но его семье – нет. Бернар лечит себя большими дозами поэзии. Это его лучшее средство для успокоения нервов.

Сам Тома не умеет утешать себя поэзией. Голоса, которые он слышит, говорят ему о мире, где нет ничего написанного. Но иногда он делает скульптуры. Ему сказали, что у него большой талант. Он делает статуэтки, которые были у шаманов, – Человека-льва или Богиню-деву, глаза и уши которой нельзя увидеть. Эти изображения помогают ему вызывать с помощью песен души древних людей, но эту тайну знает только Бернар. Он даже написал об этом стихотворение, оно называется «Человек, Хотевший Быть Посвященным». В нем говорится о молодом мужчине, который пересекает миры и ходит по звездному раю. Тома поклялся, что никогда никому не прочтет эти стихи. Иногда он бормочет их вполголоса самому себе в каком-нибудь углу парка. Но другим он их не прочтет, даже если от нозинана его будет трясти, как сливовое дерево, с которого стряхивают плоды.