Его движения словно открывали занавес: солнечные лучи ложились на землю тише, а холмы становились выше.

– Чем дышит? – она не заметила, как низок стал ее голос. Разум ее будто нагревался.

– Он дышит тобою, мною, дышит хрустом снега под нашими ногами, сияньем солнца над нашими головами, сыростью земли этих холмов, спокойствием реки подо льдом… – она не могла понять, то ли она заслышала шум течения реки, то ли так сладостно, чисто звучал голос приятеля.

– Реки? Подо льдом?

– Да! И не только подо льдом, но и в земле, в камне.

– Как река может быть в камне? – она слышала, как по-детски наивно звучит ее голос, но не могла подумать о чем-либо другом.

– Горы тоже плачут, хоть камни помнят гораздо больше, чем любая другая вещь в этом месте.

– А память высушивает слезы?

– Память делает жестче, ибо все бывает в первый раз и никогда не бывает больше…

– Никогда-никогда?

– Как сказать тебе… Солнце и Луна повторяют свою жизнь множество и множество раз, зима сменяет осень каждый год, но ведь раньше была вечная зима, и не было повторения в мире, одна лишь пустота, тьма, холод и смерть… Хотя, тогда и умирать то было некому и нечему… Потому как определить, что повторяется, а что бывает единожды? Ведь никому не даровано жить вечно… Память иссушает ее владельца, ибо не позволяет совершать одну и ту же ошибку дважды или радоваться чему-то так же сильно, как то было в первый раз.

Она закрыла глаза. Холодный ветер шевелил пушок на ее щеках. Мороз щипал ее кожу. Она медленно вдохнула воздух, ощутив, как каждая частичка ее тела наполнилась мощью мира вокруг, и погрузилась во тьму…

Только теперь это не был привычный черный мрак. Она услышала, как где-то очень близко шумят деревья, их стволы гнуться, но не от ветра, а листья шепчутся между собою, а далекие воды клокочут где-то внутри горы, и каменное серое тепло бурлит где-то в недрах земли… Она почувствовала, как нечто чужое заполняет ее разум. Она захотела остановить это, но не смогла. Боль первой, слабой волной нахлынула на ее сознание.

Сокрушительный треск раздался у нее за спиной, горячий воздух вдруг резко выскользнул из нее. Она распахнула глаза и стала судорожно хватать ртом пространство. Падиф стоял совсем близко, глаза тревожно, внимательно смотрели на нее.

– Что… Что это было? – задыхаясь, выговорила она.

– А что ты ощутила?

Она рассказала.

– Потом зазвучал этот громовой голос… Он приближался ко мне, вытесняя мои мысли, мою волю, проникая в самые уголки моей души, словно меня во мне и не было! – ужас охватил ее, а по коже прошел озноб, – И эта боль, что он доставляет мне – о-о-о! – она жалостливо уставилась на Падифа, – Пожалуйста, скажи, скажи, что это?

– Я не могу ничего сказать тебе точно. Посмотри, что успела ты сделать за эти считанные секунды! – воскликнул он и махнул рукой в сторону реки.

Из ровной поверхности льда торчала огромная, словно вырванная из этого ледяного пласта, глыба, и синие круги от воды облепили ее основание.

– Что это? – твердо и резко спросила она.

– Это глыба льда, пробившая брешь в сплошном пласту, покрывающем реку!

– Ты знаешь, о чем я говорю! – вскрикнула она, и словно волна воздуха ударила по лицу Падифа – оно будто расплющилось.

– А ты знаешь, что произошло! – также громко, как и она, закричал Падиф, и его черный силуэт навис над ней.

Дышать было все сложнее, голова закружилась, снег стал темнеть, а она – падать. Падиф бросился к ней, схватил, и величественный, словно волна цунами, голос раздался прямо над ее ухом. Она услышала, как волна опрокинулась на ее тело, прижала к самой земле, смяла оковы в ее голове – словно две стихии сошлись в решительной схватке, ударились друг об друга – и – все.