– Не знаю, учитель. Может быть, и так. Я лишь не готов принять эти противоречия со спокойной душой.

Я, насупившись, замолчал, машинально наблюдая за тем, как ловко Йоханан перебирал свои чётки, перебрасывая их в руке. Заметив мой взгляд, он улыбнулся:

– Это подарок. Мне его преподнесли в Кумране129 – сам меваккер130 Цадок, глава общины, когда я был там послушником. Смотри, тут даже некоторые звенья выточены в форме магендавида131. Ты, кстати, иногда чем-то мне напоминаешь ессея-кумранита132, Йехошуа, – Йоханан встал, надев чётки двойной восьмёркой себе на ладонь, проведя малую петлю через большой палец и, прищурившись, посмотрел на темнеющий небосклон. – Поздно уже, братья, потом как-нибудь продолжим разговор, – с этими словами он отошёл, оставив нас одних.

– Я боялся, вы опять начнёте горячиться и разругаетесь вдрызг, – подождав, когда Йоханан достаточно удалится, тихонько сказал Андреас.

– Ага, а у тебя, небось, душа в пятки ушла, как увидел его, – съязвил Йехуда.

– А сам-то, сам-то! – парировал Андреас. – Видать, язык проглотил, как он подошёл!

– Да ладно вам ругаться-то, горячие головы, – улыбнулся я. – Нормально пообщались. Учитель у нас – что надо!

– А то! – с оттенком отеческой гордости резюмировал Йехуда.

С тех пор Йоханан нет-нет и присоединялся к нашей троице в вечерних посиделках; частенько после особенно горячих споров, которых впоследствии было ещё немало.

Эти двое были мелкими торговцами из Хеброна133. Приехали по торговым делам в Бейт-Абару, остановившись на постой у местного габая134, которому приходились неблизкой роднёй в мудрёном колене. Это я уж потом выяснил, а пока в моих глазах они были обычные залётные паломники – одни из многих. Соблюдая ритуал, искупались в Йардене, очистились и засобирались в обратный путь, да что-то замешкались. Один, который повыше, скукожился, привалившись к стволу на самой окраине лагеря, и постанывал, обняв щёку. Второй – уютный, румяный толстячок с лысиной тыквенного оттенка, потоптавшись вокруг него бестолково, вернулся к нам, где полюднее, и теперь растерянно перебегал глазками с одного лица на другое, словно не решаясь, к кому обратиться. Я облегчил ему задачу, обратившись сам:

– Шалом тебе, почтенный. Скажи, в чём причина страданий твоего спутника?

– И не спрашивай, уважаемый! Уже третий день мучается. Зуб у него разболелся – да так, что последнюю ночь он даже глаз не сомкнул, несчастный. И как назло, ни одного зубодёра в пути! Вот и здесь, в Бейт-Абаре, похоже, тоже не судьба. Конюх, дерущий зубы, появится не раньше чем через два дня, а пока придётся только Господу молиться да терпения набраться.

– Я могу помочь этому горю, не надо ждать конюха. Если твой приятель согласится, то я сейчас же и вырву ему зуб.

– Ты? Ой, помоги ему, добрый человек – жалко же, так мучается. Просто сил нет! – обрадовался мой собеседник, и, схватив меня за рукав пухлой кистью с миниатюрными, почти женскими пальцами, словно боялся, что я убегу, засеменил к бедолаге.

– Элиэзер, тебе повезло! Этот добрый человек взялся вырвать тебе зуб!

Страдалец скосил мутный взор, просеянный сквозь частокол пальцев в мою сторону. Головы не повернул. Показалось даже, что и не расслышал толком.

Попросил его открыть рот и показать мне источник боли, что тот и сделал, со стоном распахнув пасть. Кривые, пожелтевшие зубы в червоточинах и тяжёлый, затхлый дух – и почему я не удивлён? Болевший зуб ютился где-то в верхнеправом уезде, и десна на этой стороне заметно припухла. Раздумывать не о чем – надо удалять, не впервой. Инструменты, прощальный подарок Саба-Давида, я прихватил с собой, отправившись в путь из Нацрата (куда ж я без них?), и, порывшись в котомке, подобрал подходящие клещи. Затем свернул тряпку в толстый валик, чтобы не дать несчастному от страха и боли захлопнуть рот, и попросил толстяка и Андреаса держать страдальца. Перспектива получить пинок или оплеуху в самый ответственный момент меня не особенно прельщала.