Когда она попыталась протиснуться мимо него, Вэнс взял ее за руку. Кожа у нее была прохладной.

– Сядьте… Шейн.

Она внимательно взглянула в холодное, непроницаемое лицо, и ей показалось, что она увидела на нем слабый проблеск доброты. В ответ ее взгляд потеплел.

– Я пью кофе с молоком и сахаром, – предупредила она. – Три ложки.

Его рот дрогнул в невольной улыбке.

– Отвратительно.

– Да, согласна. Есть у вас сахар?

– Вон, на том столе.

Вэнс налил в кружку кипяток и затем, помедлив, достал вторую для себя.

– Красивая вещь. – Потянувшись за молоком, Шейн провела пальцами по столешнице. – Отполировать только, и будет загляденье. – Она насыпала себе три ложки сахара.

Вэнс, поморщившись, отхлебнул черный кофе.

– Вы разбираетесь в антиквариате?

– Не особенно.

– Это моя страсть. На самом деле я планирую открыть магазин. – Шейн рассеянно отбросила волосы, упавшие на лоб, и откинулась на спинку стула. – Получается, что мы с вами приехали практически одновременно. Последние четыре года я жила в Балтиморе, преподавала в школе историю США.

– Вы бросили работу? – Вэнс рассматривал ее руки, маленькие, как она сама. Голубые вены, сквозившие под бледной кожей, придавали им особенную хрупкость. А еще у нее были тонкие запястья и нежные пальцы.

– Устала от правил и инструкций, – пояснила Шейн, разводя руки в стороны.

– Вы не любите правила и инструкции?

– Только когда я сама их устанавливаю. – Она рассмеялась и покачала головой. – Вообще, я была неплохим учителем. Только не умела поддерживать дисциплину. – Она с грустной улыбкой поднесла ко рту кружку. – Не умею быть строгой.

– И ваши ученики этим пользовались?

Шейн закатила глаза:

– При малейшей возможности!

– И все же вы четыре года проработали в школе?

– Я должна была убедиться, что это не мое. – Шейн подперла подбородок ладонью. – Как многие, кто вырос в деревне, я думала, что жизнь в большом городе – это вечный праздник. Яркие огни, толпы народа, суета. Я хотела развлекаться на всю катушку. Четыре года я так и жила. Мне хватило. А в городе есть люди, которые мечтают перебраться в деревню, пасти коз и закатывать в банки помидоры. – Она рассмеялась. – Хорошо там, где нас нет.

– Это верно, – пробормотал Вэнс, продолжая ее рассматривать. У нее на радужке были золотистые точки. Как он не заметил их раньше?

– А вы почему выбрали Шарпсберг?

Вэнс пожал плечами. Такие вопросы не следовало задавать.

– Я работал в Хейгерстауне. Мне там понравилось.

– Жизнь в глуши может причинять неудобства, особенно зимой. Хотя я любила, когда нас заметало. Однажды у нас на тридцать два часа пропало электричество. Мы с бабушкой топили печку дровами и готовили на ней еду. Телефонная линия тоже испортилась. Такое было чувство, что мы с ней – единственные люди на земле.

– И вам это понравилось?

– Как всякое приключение. К счастью, оно не продлилось более тридцати двух часов, – ответила Шейн с дружеской улыбкой. – Я не отшельница. Кто-то любит город, кто-то – море и пляж.

– А вы любите горы.

– Да.

Их взгляды встретились. Улыбка замерла у нее на губах. Что-то в глазах Вэнса напомнило ей об их первой встрече в магазине. Воспоминание встревожило ее. Шейн понимала, что оно будет возвращаться снова и снова. Ей требовалось время, чтобы разобраться с этим. Она встала, подошла к раковине, сполоснула кружку.

Заинтригованный подобной реакцией, Вэнс решил ее испытать.

– Вы очень привлекательны, – сказал он неожиданно мягким, проникновенным голосом.

Шейн обернулась.

– Прямо хоть снимай меня в рекламе здорового питания, да? – звонко и озорно рассмеялась она, возвращаясь к столу.

Ни в ее манере, ни в выражении лица не было ни намека на подвох. Но куда же она тем не менее клонит? – размышлял Вэнс. Шейн тем временем снова увлеченно рассматривала кухонную отделку, не видя, что он хмурится, глядя на нее.