Вот случай, один из многих.

Помещик Лутковский, когда приближались французы, взял своего преданного старосту и с ним, уложив серебро и другие ценные вещи, отправился в лес. Зарыли. Лутковский уехал в безопасные губернии. Когда пришли французы в его имение, кто-то из дворовых велел передать им чрез переводчика: «Староста с барином закапывали в лесу серебро и прочее». Французы стали допрашивать старосту, бить, мучить. Сперва он отговаривался в несправедливости этого показания, а потом, когда его стали уличать доносчики, сказал: «Хотя и заливал с барином клад, но не помню – где». Его изверги стали ещё более мучить, выпытывая, где клад. Но он молчал, отпирался беспамятством. Староста так и не открыл неприятелю истины. Лутковский, когда война кончилась, возвратился и нашёл все свои сокровища. Такая вот история.

А теперь вернёмся к поездке из Смоленска в Поречье, состоявшейся 11 июля 1812 года.

Говоря о необходимости сопротивления, которое надобно оказать грозному захватчику, Баранцев поведал Павлу Ивановичу о том, что пореченский мещанин Минченков из поречан простого звания набирает вовсю свой особый отряд. Во двор к сему Минченкову натащили несколько дерев, разрубили, настругали пики, приладили к ним металлические наконечники – и смертоносное оружие готово.

Сам же предводитель настоятельно звал Энгельгардта приписаться к своим добровольцам, дабы потом совместно действовать супротив французов: «Иди ко мне. Сообща и будем лупцевать супостата! Ох, и достанется ему от нас!»

На что Павел Иванович ответствовал: «Да стар я уже (а шёл ему 38-й год), любезный мой, чтобы подчиняться кому-то ни было. Так что буду уж сам со своими ребятами бить французов. Пусть они только попробуют подступиться к моему Дягилеву! Поверь уж, пощады им от меня не будет!»

В Поречье был как раз базарный день. И Баранцев высадил Энгельгардта за рынком, недалече от пристани и старой заброшенной таможни, где при Екатерине Великой брали пошлину с барок, плывших в Рижский порт.

Конец ознакомительного фрагмента.