Многие из наиболее пафосных римских историй о дурной славе Клеопатры, представленные в поэмах и хрониках, записаны уже после финального сражения между двумя сторонами при мысе Акций. Но они передали нам привкус того обличения, которое в предыдущие годы было целью – настроить общество против Клеопатры, говоря о ее сексуальной и кулинарной ненасытности. Плиний Старший в I веке писал, что Антоний и Клеопатра однажды поспорили, кто сможет устроить самый расточительный банкет, и что Клеопатра победила, бросив одну из своих жемчужных сережек в кубок с уксусом, позволив ей там раствориться, а затем беспечно выпив его{105}.

Такие рассказы отражают длительные усилия римских моралистов, демонстративно оплакивавших ненасытность плутократов, искателей удовольствий, как среди своих современников, так и в предыдущие эры. Сам Плиний Старший сокрушался, что в его дни римляне тратят более 100 миллионов сестерциев в год на жемчуг и духи, привозимые с Востока. Огромные расходы на пищу были особенным источником ярости критиков{106}. Непристойные истории о разнузданных банкетах Антония и Клеопатры и безумных тратах денег взывали к римской морали. Вероятно, одной из самых известных привычек Клеопатры была ее любовь принимать ванну в ослином молоке, чтобы сохранять кожу мягкой. Учитывая тот факт, что привычку принимать точно такую же ванну, как говорят, имели многие женщины позднего Рима, считавшиеся такими же расточительными и развращенными (например, вторая жена Нерона, Поппея), можно предположить, что это было обычным обвинением любой женщины, которую критиковали за оскорбление морали{107}.

Летом 32 года до н. э., после года или двух такой травли, Антоний наконец развелся с несчастной Октавией, приказав своим людям отправиться в Рим и выселить ее из его дома. Тут пропагандистская машина Октавиана заработала на полную мощность{108}. Он отправил делегацию к жрицам Весты, которые обычно действовали как хранительницы важных городских бумаг, с приказом принести завещание Антония. Когда весталки отказались отдать бумагу, Октавиан сам явился забрать документ – уже оценив его содержание со слов двух бывших сторонников Антония, которые были свидетелями при его составлении и впоследствии нарушили свой долг. Получив завещание, Октавиан собрал Сенат и народную ассамблею и устроил чтение его вслух. Из озвученных пунктов выяснилось, что Антоний оставляет огромную сумму денег своим детям от Клеопатры и, что самое страшное, хочет быть похоронен рядом с египетской царицей в Александрии{109}.

Обнародование завещания другого человека против его воли было делом незаконным, и шаг Октавиана вызвал совершенно различную реакцию. Некоторые говорили, что его действия объяснялись тревогой и скептицизмом; другие считали, что документ убедил каждого, даже ближайших друзей Антония, в их худших предположениях, что Антоний полностью находится под каблуком женщины и даже планирует перевести центральное правительство Рима на Нил{110}. Но исход был один. Образ Антония, римского полководца, одетого в восточные одежды и идущего за носилками женщины в компании ее евнухов, не мог быть принят Римом. В октябре Сенат принял резолюцию, объявляющую войну. Однако, не желая подвергаться обвинению в начале гражданской войны, официальной целью Октавиан объявил не Антония, который, в конце концов, был римлянином, – а Клеопатру, которая заставила Антония обнажить свой меч и вынудила его сражаться на стороне Египта{111}.

Несколько следующих месяцев были истрачены на подготовку к войне. Армии были отмобилизованы, казна пополнена, лояльность союзников куплена обещаниями земель и наград. С обеих сторон идеологическая подготовка кампании продолжалась всю осень и зиму 32 года. Циркулировавшие истории о знамениях и приметах, предсказывавших Антонию поражение, вероятно, запускались агентами Октавиана. Сам Октавиан всенародно заявил, что Антоний живет на наркотиках и что, когда дойдет до сражения, врагами римлян будут парикмахеры Клеопатры, ее евнухи и ее фрейлины