Она кокетливо прощебетала:

– Меня интересуешь только ты…

Елизавета Тимофеевна была очень возмущена, когда на, кажется, простую просьбу принять участие в захоронении давно почившего скрипача получила очень быстрый и очень грубый ответ, да еще и на русском языке:

«Дорогая моя супруга! В ответ на Ваше письмо сообщаю, что моя помощь в этом деле невозможна. И не только потому, что я не могу, а скорее потому что не имею ни малейшего желания участвовать в этой фантасмагории по выколачиванию денег.

Настоятельно рекомендую Вам отказаться от общения с людьми, которые в силу Вашей доброты хотят ввергнуть Вас в пучину бед. Вы не понимаете, насколько серьезные дела происходят рядом с Вами, и Вам действительно стоит опасаться.

Убедительно прошу, даже приказываю Вам немедленно вернуться в Москву».

Елизавета Тимофеевна и не подумала отвечать мужу, сделав вид, что обиделась.

Конечно же, в ее головке пролетела мысль: «А что он станет делать?» – но она уже не хотела ничего менять.

Теперешняя жизнь очень отличалась от прежней – московской, где она не видела ничего для себя, для своей тонкой души…

Да, были театры, балы и приемы, но они были скучны и обыденны.

Муж, Андрей Георгиевич Медведь, все свое время проводил в труде, совершенно не уделяя ей внимания. Да, средств мужа было достаточно, и даже больше, чем требовалось для новых нарядов и модных вещиц…

Но ей хотелось новой жизни, ей было тесно и душно в том замкнутом мирке.

Она мечтала о новых ярких впечатлениях, ощущениях, эмоциях…

– Медведь, говоришь? – переспросил Тимофей.

Тихомир кивнул:

– Медведь! Боярин! Беяр – от рыка его!

Тимофей загадочно улыбнулся:

– Да… Язык наш в звуках своих есть верный подражатель природы! Я почитаю язык наш столь древним, что изводы его теряются во мраке времен! Природа безгранична, поэтому и наш язык столь изобильный в раздроблении мыслей на множество самых тонких отличий и вместе столь сложный и простой, что каждый говорящий им может разговаривать особыми, приличными своему званию словами.

От такого пояснения Марфа удивленно приоткрыла рот.

Тимофей, глядя на нее, усмехнулся и, прищурив глаза, продолжил:

– Язык наш столь правильный, что наблюдательный ум часто видит в нем непрерывную цепь понятий, рожденных одно от другого, и по этой цепи может восходить от последнего до первоначального ее, весьма отдаленного звена.

– Мне много рассказывали про изводные слова нашего языка. И я начинаю понимать его, – поддержал Тихомир.

Тимофей внимательно посмотрел на Тихомира и вновь усмехнулся:

– А в Москве, небось, на французском объяснялся?

Тихомир смутился:

– В обществе – да. Но дома, с отцом – только на русском.

Тимофей качнул головой и с некоторым отчаяньем сказал:

– В том нет твоей вины! И у многих русских нет в том вины, что дети их позабыли родной язык. А знаешь почему?

Тихомир покачал головой.

– Иезуиты, – негромко промолвил Тимофей.

Тихомир оживился:

– Имеется в виду католический орден иезуитов?

Тимофей согласно наклонил голову:

– Официальное название ордена – «Общество Иисуса».

В христианстве существует традиция монашества. В первые века аскетизм или даже смерть за веру считалась для учеников самой большой радостью. Сначала это было пустынножительство, то есть верующие добровольно становились отшельниками. Потом монахи стали объединяться в общины. Они жили, подчиняясь одному лишь своему уставу и руководствуясь единой духовностью, связанной с традициями, заложенными их основателем. Появление новых монашеских общин и орденов напрямую связано со знамениями времени, которые диктовались самой церковью.