– Лариса… Ну, ты же знаешь – болел я там.

– Лечиться надо было!

– Так лечили же…

– Значит, не долечили! Поехали бы в Израиль, в Германию, нашлись бы на тебя лекарства. Ну, не там, так где-нибудь ещё. К гомеопату бы сходили, что ли, к старцам на Валаам, к…

– К шаману?

У Саши получилось не улыбнуться.

– Ты специально меня бесишь? Слова этого не произноси! Задурил голову себе и нам с Степой! Я-то думала: ну, творческий кризис, эти… поиски себя… Но чтобы всерьёз, на годы поселиться в избушке!.. Ну ладно, на меня тебе плевать, так подумай хоть про сына!

Мальчику учиться надо, в семье быть, чувствовать, что его любят. А он, как сирота, в интернате, где в классе информатики компьютеры 20-х годов стоят до сих пор! Знаю-знаю, ты его учишь зато – как по-песцовьи тявкать и по следам оленя от сохатого отличать. Ну да, с такими компетенциями он сразу в ВУЗ поступит! А там, глядишь, ведущим специалистом в Сколково станет! Сотрудником посольства в Мексике!

– Он человеком станет.

– Кем? Кем?! Каким человеком? Как ты? Чтобы свою жену с детьми тоже в тайге гноить? Ну ладно – мы, но ты же сам себя закопал. Талант закопал, карьеру всю песцу под хвост! Всё же нормально шло, слушал бы Карину дальше – мировой звездой бы стал. За Валерочку с Костиком держаться надо было обеими руками, они же гении! А ты им что сказал? «Ребята, не моя это музыка, не могу больше её делать». А где твоя музыка?!

– Придёт. Если надо будет.

– Если надо? Если надо?! Вот сейчас, когда надо телогрейку зашить – надо! Когда воду от ручья вёдрами таскать – надо! Когда из соседей одни волки – надо! И такую музыку надо, чтобы сразу нас отсюда унесла подальше и потеплее! Вот над этим работать надо или нет?

– Жить надо.

Лицо Ларисы побелело, она хватанула воздух, собираясь разразиться ещё одной тирадой, но вдруг замолчала и, медленно выдохнув, опустилась обратно на табурет.

– Знаешь, Саша, это уже слишком. Три года – это слишком. Молчание твоё и упрямство – слишком. Я не за тем из села уехала и за тебя замуж вышла, чтобы в этакой глуши пропадать. Спасаться мне надо от твоего «дара» и Степку спасать. А ты, если хочешь, оставайся здесь – плесневей, как гриб.

– Всякий гриб на месте хорош.

– И избавь нас от своих «премудростей». Сам ими утешайся и этнографов развлекай, если вдруг доберутся до тебя когда-нибудь. А мы в город уйдём, пока осень не наступила. Как раз к началу учебного года успеем попасть. И не в уездный интернат, а в нормальную школу! Нормальную, слышишь, мерзавец!..

Громкий шорох прервал слова Ларисы. Она обернулась, и увидела в пятнадцати шагах Степку в большой, не по размеру куртке и болотных, низко подвёрнутых сапогах, со стареньким ружьём за плечами. У ног сына лежали торока с подбитыми утками, на лице засохли брызги грязи, и между ними пробиралась одинокая слеза.

И только тогда Лариса заплакала сама.

Дора все же уехала. Промаялась с неделю, бродила по пустошам, плохо спала и неохотно вступала в беседы. А потом однажды не пришла к завтраку. Недовольный Марсель пояснил, что девушка подала заявление и он самолично отвез упрямицу на станцию. Ощущение неправильности происходящего резануло сквозняком из-под двери, Кумкагир тоже не находил себе места. Удивительно, но Девятаев легко перенес разлуку с бывшей подругой и даже сдружился с новеньким – долговязым, тощим и неуемным как щенок лабрадора Гамлетом Закаряном, запасным из московской группы. Они вместе гоняли «Малыша» по тундре, выделывая немыслимые пируэты, вместе обедали, резались в нарды и спорили до хрипоты о конструкции паруса.