«С фильтром, понял? С белым! В деревне, у пивной бочки нашёл! Там ваще иногда по полпачки целых выбрасывают! А у тебя чо?» – Пашка кивает на карман Захара. Тот достаёт несколько окурков, среди которых, в основном, «Прима» и один с фильтром. Пашка возмущён: «Ты чо, дурак? Без фильтра ваще не бери! От них рак губы будет!»

Пашка старше Захара на год, соответственно лучше «знает жизнь», и уже поэтому все его мнения считаются безоговорочно авторитетными. «Смотри, чем заедать будем!» – Пашка снова лезет в бездонный карман и достаёт обрывок газеты, в который завёрнуты два ломаных куска хлеба с тмином и сушёные семена укропа, – «Понял? После этого изо рта ваще не пахнет! Потом конфетку – и всё! И руки немного мякушкой потри, Медуза ещё и руки нюхает!»

Старшая вожатая, по кличке Медуза, получала от кого-то из девчонок сведения о том, что в отрядах курят. Это строжайше не соответствовало уставным и моральным нормам советского пионера, поэтому она решительно взялась за выявление «преступников», обнюхивая каждый день один из отрядов перед завтраком, обедом и ужином… Захар пробует затягиваться дымом, как учил его опытный Пашка. Дым едкий и противный, лёгкие будто набивают поролоном, и дышится тяжело. К тому же после этого подташнивает и постоянно тянет плеваться. Захар понимает, что это занятие не для него, но ведь нельзя показать, что ты «слабак», «слюнтяй» и «не мужчина»! Он ведь уже не «первоклашка» какой-нибудь! Окончен третий класс, ещё годик – и у него за плечами начальное образование! А это значит: «прощай детство» и «да здравствует взрослая жизнь!» И Захар терпит…

Один из мужчин в переливающейся одежде встал из-за стола и пошёл в дальний угол комнаты. Захар проводил его взглядом: «Господи, да это же и есть тот самый Пашка! Его хулиган-приятель из детства! Только здесь он вон какой солидный и „правильный“! Приятно полюбоваться!» «Повзрослевший Пашка» дошёл до стены комнаты, находящейся за экраном, и внезапно исчез, будто раство- рился. Захар уже начал осваиваться в необычной комнате. Он понял, что здесь практически все «свои». Настроены все доброжелательно и, несмотря на то, что вокруг может происходить всё, что угодно, никто этому не удивляется. Каким-то необъяснимым органом, или частью тела, он почувствовал, что в этом помещении происходит некая важная, ответственная работа, которая касается непосредственно его личной жизни. Однако научиться не удивляться Захар пока не мог. Лицо ещё одного сидящего за столом человека показалось ему очень знакомым. Пока он силился вспомнить обстоятельства этого знакомства, на экране замелькали новые кадры.

К окончанию девятого класса Захар играет в школьном вокально-инструментальном ансамбле. Дело в том, что отец всю жизнь мечтал, чтоб его сын играл на баяне. Ну, или, в крайнем случае, на аккордеоне. Во втором классе он привёл-таки Захара в «музыкалку», не обращая внимания на его робкие «папнуянехочу». Строгая, неулыбающаяся преподаватель музыкальной школы с объёмным телом, немного свистящим придыханием, и характерным для советского музыкального искусства именем Сарра Ефимовна, внимательно проверила у Захара слух. После бодрого заявления отца: «Хотим вот на баяне научиться!» – она с присвистом вздохнула и констатировала: «У нас нет класса баяна. Мы можем предложить либо скрипку, либо домру, либо фортепиано». Выбор отца пал на последнее:

«Ничо, сынок, не расстраивайся. Выучишься на пианине, будешь, как Штраус, вальсы нам с мамой… а там, если захочешь, переучишься на что угодно, уже ж легко будет!» Путь к «легко» составил семь лет… Мальчиков в «музыкалку» ходило немного, и отношение к ним было несколько снисходительнее, чем к девочкам. С горем пополам, Захар к девятому классу окончил музыкальную школу. В свидетельство ему выставили пятёрки по всем предметам…