Его пожизненная должность – надзиратель электросетей сектора Восток – давала возможность общаться с жителями трех соседних участков станции, хотя это и не приветствовалось Старейшинами и панами-управляющими. Бесстрастно учтивый внешне Джон в течение всей жизни на станции терпеливо налаживал контакты с инженерами и техниками других секторов. Он не чурался общаться с проходчиками Севера, Запада и Юга, и, хотя об этом никто не знал, Изопфенофф захаживал даже к окраинным жителям – париям, обитающим на границах Сторон света, озлобленным и запуганным, ворующим у граждан секторов энергию и плоть. Эти существа, казалось, жили на границе того, чем могли стать все граждане Первограда, не будь столь изящно выстроенной системы управления обществом космогорода. Окраинцы, как их называли граждане, жили ульями по десять-пятнадцать человек, сосредотачиваясь вокруг единственной женщины, которую они называли Держательница. Иначе можно было сказать, что единственное существо женского пола напоминало матку в пчелином семействе. Держательница управляла всем ульем, и в самые голодные времена семья могла недоедать, но всегда отдавала часть своей плоти матери-жене-хозяйке. Пожилой энергетик ценил свои контакты с жителями окраин. При необходимости, по его просьбе они могли, повредив электросети, обесточить тот или иной квартал, и только Изопфенофф знал точно, на каком участке повреждены кабели высокого напряжения, что уже много лет делало его незаменимым в глазах Старейшин и панов.

Обрывочные сведения, получаемые Джоном, будто на архаичной фотопластине вырисовывали мрачную картину увядания мегастанции. Незаметно для подавляющего большинства населения космического города начинали рассыпаться структуры, поддерживающие жизнь. Из четырех ядерных реакторов Первограда необходимо было закрывать один, в силу того, что он был установлен со значительными неисправностями с самого начала, топливо для них постепенно заканчивалось, и в скором будущем виделась необходимость переводить космический город на режим тотальной экономии. Солярное поле – внешний покров солнечных батарей – работало на пятьдесят процентов своей мощности из-за того, что во время «кризиса восьмидесятых» стремительно бегущие на космошлюпах люди, не имея навыков управления спасательными устройствами, покидая мегастанцию, в панике таранили части Солярных конструкций, чинить которые уже не было никакой возможности. Космический хлам и метеоры год за годом дополнили первоначальное разрушение, ощутимо снизив эффективность солнечных элементов. В случае энергетического голода в Оранжерейных хозяйствах, которые давали пропитание людям и кормовым тритонам, должна была резко сократиться урожайность, что в перспективе могло повлечь уже настоящий голод.

Кроме этого, городу угрожало отключение части систем пассивного и активного контроля общественного порядка и освещения, что равнозначно предполагало воцарение анархии и нетабуированного каннибализма. Далее централизованные станции водоочистки прекратят свою работу. Архаичные электросети в случае кризиса будут выходить из строя с пугающим постоянством, что повлечет сбои в работе Корпуса кислородных трансформаторов. В довершение, после того как начнутся сбои защитного магнитного контура, имитирующего земную магнитосферу и создающего искусственную гравитацию, Primourbem очень скоро превратится в город мертвых. А пока мегастанция существовала только в силу запаса прочности, рассчитанного на обеспечение жизни полумиллиона гостей и обслуживающего персонала.

Живя много десятков лет на гигантской космической станции, Изопфенофф по-прежнему был жителем Земли – прекрасного мира, в который ему, как и всем обитателям Первограда, вход был заказан. Возможно, поэтому космический город в состоянии распада где-то в глубине души виделся Джону какой-то дикой выдумкой, нелепым кошмаром. Но нестарческий ум надзирателя энергетических сетей подсказывал одно: «Кризис начался, катастрофа не за горами». Грустно наблюдая за краем солнечного диска, Изопфенофф принял решение, оставалось воплотить его в жизнь.