Пришёл домой поздно. Дома как-то не замечали этих перемен. Не до того было, собирали в экспедицию. После этого вечера и до самого выезда почти месяц Нина и Матвей только и делали, что бежали быстрее к Нине домой и целовались, целовались, целовались… И в какой-то день как-то уж совсем бесстрашно сумели совсем раздеться, и оказалось, что быть голыми друг с другом не стыдно. Нет, конечно же, щёки у Матвея алели, но алость уходила на задний план, и вперёд выступали нежность и любовь. И удивительная Нинина ненасытность, которая в конце месяца вдруг удивила Матвея тем, что он вдруг вспомнил, что давно ничего не читал, не встречался с ребятами. И скоро отъезд.

В конце мая, когда Матвей Васильевич уже лежал на второй полке плацкартного вагона поезда в далёкую от Москвы Якутию, в геологическое поле, ему приходила в голову мысль: а была ли Нина? Нина со всем, что он принял от неё за этот весенний месяц, – не приснилось ли это ему? И всё лето в маршрутах, в работе на шурфах, на промывке породы Нина появлялась в памяти, но всё реже и реже. Работа всё заслонила. Матвей был загружен работой так, что как только от вечернего костра переходил ко сну, тут же забывался и засыпал, не мучимый никакими фантазиями. А по приезде, уже поздней, снежной осенью, в октябре, вдруг понял, что боится Нине звонить! Что-то останавливало… Два раза находил время, чтобы во всей коммуналке никого не было, и не решался! На третий всё же набрал номер, и простуженный голос на том конце проговорил:

– Нина, тебя.

Матвей враз взмок, но на «алё» всё же ответил осипшим и охрипшим голосом:

– Я приехал!

Трубка подленько молчала, затем знакомым, но безразличным голосом произнесла:

– Замечательно.

Главное, ребята, сердцем не стареть.

И когда борт 81269 СССР только заходил с севера на посадку, а вся улетающая группа в геологических костюмах и с вещами, сложенными вместе, стояла рядом с окном радиостанции и слушала, что говорит начальник порта, юные геологи не подавали виду, что волнуются. С утра на своих плечах притащили мешки с картошкой поближе к ВПП. Немногим позже помогли женщинам. Свои рюкзаки принесли. Ожидание настоящего первого полёта в самолёте было трудным. Но за всеми необходимыми работами утро и прошло. Ещё ребята после завтрака попрощались с поварами, услышали:

– Спасибо, москвичи. Возвращайтесь здоровыми, – и получили кулёк пирожков на дорогу.

Народу набралось неожиданно много. Кроме двух женщин, геологов Нины и Зои, пять мужчин-геологов из двенадцатой партии Гаева, и шесть из десятой, и трое солидных, в плащах и шляпах, держащихся отдельно, – по виду какие-то начальники. Эти в шляпах и с портфелями совсем не разговаривали, ни во что не вмешивались – ждали! Девушки-геологи в новых, как будто только выглаженных, выдаваемых инженерам костюмах как-то умудрялись выглядеть женственно, что очень удивило Матвея. Никогда он не замечал за собой такого, чтобы на женщин и девушек поглядывал особенно. Вещи на месте, все здоровы, всё готово к полёту – было время побалагурить, покурить на дорожку. Вся группа была похожа друг на друга счастливыми лицами. Как всё одно все были в театре, где вот-вот откроется занавес и начнётся пьеса. Самолёт, который борт, изящно прошёл над полем, поревел вверху двигателями, показал всё в заклёпках брюхо с выпущенными колёсами, ушёл вправо на разворот и вернулся, совершая посадку. Издали было видно, как он коснулся земли, пыльнул ею, мягко осел на заднее колесо, вкусно так фыркнул двигателями и вальяжно, покачиваясь на неровностях, покатил к геологам и этим трём в шляпах и с портфелями. В окнах кабины уже были видны лица пилотов в наушниках.