Одинокое платье в шкафу,

его больше никто не наденет,

не узнает оно, почему

вместо «да» он сказал «нет».

Я заказала погоду на этот день,

а все равно опять шел дождь.

Моника Бродка.

Мы собирались пожениться

Я слушала эту девушку и прекрасно понимала, о чем она говорит. Я очень хорошо знала Петра. Мне тоже нужно было пространство. Как знать, может, я и смогла бы найти с ним общий язык? Может, мы просто были бы сейчас где-то рядом друг с другом, не вставая друг у друга на пути, встречаясь только тогда, когда нам этого захочется? Мы жили бы вместе в нашем большом доме со светлой мебелью, белыми стенами, пронизывающей все пустотой и целыми днями могли бы сидеть в двух дальних комнатах, чтобы только вечера проводить в объятиях, становясь практически единым целым.

Да, но ведь должен был быть ребенок. Несколько сантиметров счастья. А потом несчастья. А с несчастьями так уж повелось: пришла беда – открывай ворота. Сначала несчастья идут парами, потом летят стайками, а потом целым роем, как пчелы. Нападают со всех сторон, и чем больше ты отмахиваешься от них, тем настойчивее они тебя преследуют.

Не слишком ли много я позволила дочери Патриции ворошить прошлое? Ворвалась в мою полную уверенности жизнь, в мое убежище, где я так долго чувствовала себя в безопасности. И вот теперь меня охватила неуверенность. Я начала бояться жизни и смерти. Ответственности, принятия решений. Мое пространство в этот момент тоже начало сокращаться, вызывая приступы клаустрофобии.

– Думаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы знать все, – жестко сказала я девушке. – Это правда, твой отец был большой мастер любовных утех. Я хорошо его знала с этой стороны.

– Знала?

– Знала. – При одном упоминании его имени меня бросает то в жар, то в холод. Наверное, если бы я встретила его случайно на улице, мое сердце пусть на очень, очень короткое мгновение, но замерло бы. – Я сама была в него влюблена. А он в меня. Уже полным ходом шла подготовка к свадьбе. И свадьба была. Но не моя.

Я познакомилась с Патрицией на экзамене в среднюю школу. Нас тогда посадили вместе, за одну парту. В те времена средняя школа начиналась после восьмого класса начальной школы. Это было начало девяностых годов, для поступления в лицей надо было сдавать экзамены[2]. По польскому или по математике. Мы сдавали польский и познакомились благодаря то ли «флякам на постном масле», то ли «пончикам на масле сливочном». Сейчас уж и не вспомню. Во всяком случае, она не знала фразеологизма с этими фляками или пончиками. Я подсказала ей. У меня не было причин не помочь ей. Тогда мне в голову не могло прийти, что эта девочка моя конкурентка, что места в старших классах только для лучших и что может случиться так, что лишь благодаря моей подсказке она попадет, а я нет. Что ж, век живи – век учись.

Я не знала, как ее зовут, и, соответственно, не могла проверить, есть ли ее имя в вывешенном на доске списке принятых учеников. Впрочем, это даже была не доска – это были листки, прилепленные на стекло входной двери в школу, чтобы каждый мог проверить, зачислен он или нет. Я не помню, сколько времени мы ждали результатов. Кажется, только сейчас впервые за столько лет я думаю об этом. Во всяком случае, в первый день в школе я увидела ее. Она стояла чуть в сторонке. Явно ни с кем не знакомая, как и я. Я подошла к ней. Она вспомнила, что я помогла ей на экзамене.

– Спасибо, – сказала она. – Если бы не ты, то, думаю, меня бы здесь не было, – и улыбнулась. – Я в долгу перед тобой.

– Забей. Я рада, что ты здесь!

Мы просидели за одной партой четыре года, деля и горести и радости. Она единственный ребенок в семье, я тоже. Мы понимали друг друга с полуслова. И все дела мы тоже делали вместе… до тех пор, пока не познакомились с Петром.