В пользу наглядного доказательства, признаков [преступления] и других способов усиления подозрений выгодно говорить так: при совпадении многих косвенных признаков и следов, которые согласуются друг с другом, результатом должен явиться очевидный факт, а не догадка. Также, признаки и наглядное доказательство заслуживают большего доверия, чем свидетели, поскольку эти первые представлены именно так, как они имели место в действительности, в то время как свидетели могут быть опорочены подкупом, или пристрастностью, или намеком, или неприязнью. Против наглядного доказательства, признаков и всего, провоцирующего подозрения, следует говорить следующим образом: мы укажем, что никто не застрахован от нападок подозрениями, а затем мы ослабим все основания для подозрений и каждое [по отдельности] и попробуем показать, что они применимы к нам не более чем к любому другому; возмутительное дело – рассматривать подозрения и догадки при отсутствии свидетелей, в достаточной степени подкрепляющих главный довод обвинения.

8. Мы будем говорить в пользу слухов, заявив, что слух не имеет обыкновения порождаться бездумно и без какого-либо основания, и что ни у кого не было никакого повода от начала до конца сочинять и выдумывать его; и, более того, если другие слухи, как правило, являются ложью, мы докажем аргументами, что в данном случае он верен.

Мы будем говорить против слухов, если сначала указываем, что многие слухи являются ложными, и приводим пример ложного сообщения; если говорим, что слухи были изобретением наших врагов или других людей злонамеренных и клеветников по природе; если либо представляем некую вымышленную историю [, свидетельствующую] против наших оппонентов, про которую заявляем, что она у всех на устах, либо предъявляем правдивое сообщение, в какой-то степени позорящее их, и говорим, что мы пока еще не имеем никакой веры в него по той причине, что вообще любой человек может пустить и распространять любой позорящий слух или вымысел о каждом человеке. Если, тем не менее, слух кажется весьма правдоподобным, мы можем уничтожить его влияние с помощью логических аргументов.

Поскольку толковательное дело является самым трудным для рассмотрения, и в реальных делах по необходимости к нему обращаются наиболее часто, я более тщательно изучил все его подразделения, для того чтобы мы не затруднялись ни малейшим колебанием или промахом, если только соединили эти положения теории с усердной практикой. Теперь позволь мне обратиться к разновидностям правового дела[31].

9. Когда намерение автора [текста] входит в противоречии с буквой текста, выступая в поддержку буквы[32], будем использовать следующие места: сначала, после изложения фактов, – панегирик автору [текста] и потом чтение текста вслух; затем – допрос наших противников: осведомлены ли они должным образом с текстом этого закона, завещания, контракта или любого другого документа, приобщенного к делу? Затем [следует] сличение текста с признаваемым нашими противниками документом, за которым судье надо следить: не подправлен ли осторожно документ и не придумано ли ловко толкование? После [выяснения], что трактовка придумана и внесена в текст нашими противниками, [они] будут унижены и ослаблены. Тогда будет поднят вопрос: избегал ли писавший опасности, добавляя запись такого рода, неужели он действительно намеревался сделать это, или было невозможно записать это полностью где-то еще? Затем следует выяснить состояние писавшего и предъявить соображение, что он имел в виду, когда писал, и показать, что [наш] текст является ясным, кратким, уместным, полным и точно спланированным. Вслед за тем приведем примеры судебных решений, вынесенных в пользу текста, хотя противники поднимали вопрос о духе и смысле. Наконец, следует показать опасность отступления от буквы текста. Общеупотребительным местом здесь является [выступление] против того, кто, хотя и признавшись, что он нарушил освященные установления или предписания завещания, все же стремится оправдать свой проступок.