Мы были явно разочарованы».

Однако человек, похожий на монтера, в тот же день очарует.

В одиннадцать вечера, по воспоминаниям Дейкун, заглянет Адашев: «Зашла беседа ваша за ночь!» Оставит их, велевши ключи от школьных помещений положить, уходя, там-то.

Ушли после часу ночи.

Память Серафимы Бирман первое занятие с Сулержицким мизансценирует иначе и в иной атмосфере. Никаких ожиданий. «В один прекрасный день в школе появился какой-то незнакомец – человек маленького роста в синей фуфайке. Рекомендуют – новый преподаватель. Как так? Он ведь с бородой и с усами? Значит, он не актер?… Интересуемся, как его фамилия.

Говорят, Сулержицкий».

Это не действует, слава впереди имени не бежит.

Действует, что он из МХТ – от Станиславского.

«Но и после того как мы получили все эти как будто вполне точные сведения, человек в синей фуфайке долго для нас оставался загадкой.

Занимался он только с очень немногими, и при том еще как-то сепаратно. Самый доступ на его занятия был труден. Все же иногда мы к нему „прорывались“».

Вероятно, Бирман ближе к реальности. У Дейкун зато такое славное описание жилья Сулера на Петербургском шоссе, рядом с кондитерской фабрикой Сиу. Можно пойти по адресу – фабрика цела, называется сейчас, когда я пишу (в 2010-м), «Большевик» (звучит в 2010-м почти так же отдаленно, как «Сиу»). Сулержицкие въехали сюда в 1909-м. Дейкун пишет: надо было с улицы спуститься с довольно крутой горки (зимой дети там катались на салазках), чтобы попасть к деревянному двухэтажному дому. Дома нынче нет, но такие еще помнятся: на четыре, а то на восемь квартир, обшиты доской, с террасой, пристроенной над входом. «Крутая лестница вела на второй этаж. Квартира состояла из нескольких комнат, отапливалась, конечно, дровами». Светло, чисто, крашеный пол блестит.

Станиславский по приезде из Ганге договаривался начать пробы в школе МХТ с «класса водевиля». Сулер на курсах Адашева также занимается водевилями. И вовсе не шедеврами жанра.

Одноактный водевиль «Сосед и соседка» в афише (когда он попадал на афишу) называли в лучшем случае с именем переводчика (П. П. Баташев). Уточнять его авторов (Бренсвик и Боплан) и французское заглавие («Bonsoir, voisin!») – излишество. Пьеска из русского репертуара не выпадала с середины XIX века, а напечатана не была (впервые – в 1923 году). Жила, переписываемая от руки. Текст во всех отношениях минимален (то есть и короток, и литературные достоинства по минимуму), ни один актер-гений своего оттиска на нем не оставил. Два-три забавных положения с быстрыми переходами из одного в другое и далее. От исполнителя требуется немного, в первых занятиях «по системе» важнейшее.

Это важнейшее – вера, наивность, фантазия. Плюс органика общения: видеть партнера, слышать, входить в живой контакт.

В «Соседе и соседке» Сулер занял учеников Вахтангова и Бирман. От Вахтангова добивался, чтобы герой поверил в свое ужасное положение и по-настоящему рыдал из-за неумения приготовить яичницу, имея все для того под рукой.

Соседку, кроме Бирман, играла и ученица Марина Наумова (имя в историю не вошло), через водевили старались провести всех. Водевили не отгораживали от этюдов, от импровизаций-шуток, какими занимали друг друга учитель и ученики. Например, импровизировали кабаре, в котором публику тщится пленить развязный шансонье – пел сам Леопольд Антонович, якобы по-французски. Была и такая импровизация: дикое племя, сгрудясь вокруг старейшины (Л. А.), на языке племени обсуждает общественные дела.

Игра в племя потом откроется как педагогический прием двойного назначения, любимый прием Сулержицкого. Здесь пока лишь смешной опыт общения – непосредственный посыл и обмен энергий, комичное дезавуирование слова.