Кулак пошарил в просторных карманах своих штанов, но курева обнаружить не смог. Взгляд скользнул по приборной панели «Москвича». Ни пачки сигарет, ни зажигалки. Михаил явно относился к личностям некурящим. Ружаков стиснул зубы.

Менты… Возможно, менты для него сейчас наименее безопасный вариант. Безусловно, будут и другие личности, задействованные в его поисках. Взять, например, того же бульдогообразного мужика в длинном черном плаще и его бригаду. Почему-то встречаться с ними вторично у Ружакова не было никакого желания. Даже если там, на дороге, между ними вышли какие-то непонятки и Расписной не имеет к произошедшему никакого отношения, Кулака в любом случае будут теперь стремиться убрать как ненужного свидетеля. Аналогичные чувства должна испытывать и вторая сторона. Приехавшие на «шестерке» парни не пылали теплыми, дружескими чувствами по отношению к «бульдогу», но от этого они не становились друзьями и соратниками Кулака. Для них он такой же свидетель. Свидетель, подлежащий ликвидации.

Но больше всего Ружаков мучился оттого, что не понимал, что происходит. Расписной, как он предполагал, мог оказаться не при делах… Но могло быть и наоборот. Витя знал что-то, о чем не успел рассказать вышедшему на свободу давнему подельнику. И теперь он унес эту тайну с собой в могилу.

Первым побуждением Ружакова было податься в Москве к еще одному своему старому корешу по кличке Дрон. Шесть лет назад Дрон был одним из тех, кто проходил с Ружаковым по одному делу, но получил, в отличие от бригадира, всего четыре года. Отсюда выходило, что Дрон уже два года как находится на свободе. Насколько вероятно то, что он мог быть в курсе тех дел, которые крутил Расписной? Ответ напрашивался сам собой: очень вероятно. Значит, к Дрону?

Кулак покачал головой, отзываясь на собственные мысли. Чем дышит сейчас Дрон? Насколько глубоко он в деле? Что вообще творится в Москве? Все эти вопросы были для Ружакова тайной, покрытой мраком. Нельзя соваться в пекло очертя голову. Тогда куда?

К Верке! Решение вспыхнуло в сознании Кулака, как красный свет стоп-сигнала при резком торможении. Он почувствовал, как сильно забилось у него сердце и какое-то напряжение пробежало по нервам. Ружаков замер, целиком сконцентрировавшись на внутренних ощущениях, затем перевел дыхание и усилием воли заставил себя стать совершенно спокойным. Конечно же… И как он сразу не догадался?

Квартира Веры сейчас – единственное место в Москве, куда он мог безбоязненно податься и как минимум привести там свои мысли в порядок. Отлежаться, осмотреться, оценить ситуацию. Верка поможет ему и наскрести информацию о Дроне.

О связи Ружакова с Верой Найденовой знал только один-единственный человек: Расписной. Но он уже не откроет рта. В этом можно было быть совершенно точно уверенным. За шесть лет Верка раз пятнадцать навещала его в колонии. То есть, грубо говоря, каждые полгода. Приезжала она последний раз за два с половиной месяца до освобождения Кулака. Так какие же тут могут быть сомнения? Верка примет его. Без всяких вопросов примет.

Взбодренный этой мыслью, Кулак позволил себе улыбнуться. Повернув голову влево, он уже дружелюбнее посмотрел на водителя Михаила. Его болтовня теперь не казалась такой раздражающей.

В освещенную яркими огнями иллюминации и неоновых рекламных плакатов Москву Ружаков прибыл в начале одиннадцатого часа. Уже не раздумывая, бодро назвал Михаилу адрес Найденовой и попросил доставить его именно туда. Подался немного назад и взглянул на свое отражение в зеркале заднего обзора. Рана на щеке уже перестала кровоточить, и Кулак стер с нее запекшуюся кровь. Вытер лицо рукавом рубашки, но это мало что изменило. Да и сама рубашка Ружакова оставляла желать лучшего. Ну, ничего. Верка примет его и таким.