– Подъё-ом!

Мы бежали к пруду, два километра в один конец. Впереди – Сергей, за ним – я с одной единственной мыслью: «И зачем мне это?» Сергей с размаха плюхался в пруд, успевал окатить меня водой, и лишь тогда я окончательно просыпался.

Была суббота, когда в полночь за мной примчался посыльный. Я вернулся со службы всего-то пару часов назад, все старался подружиться с «Мостушкой». А тут – нате! – посыльный. Меня вызывают, а Сергея – нет! Он успокоил:

– ОВ тебе светит, Ленька.

Едва я проскочил КПП, как наткнулся на старшину.

– Хаченков в штабе, – сообщил он.

Командир полка сидел за столом в своем кабинете. Низенький, плотно спрессованный, он держал фуражку в руках. Это был сигнал опасности. Фуражку он снимал лишь в минуту крайнего раздражения, так что мне представилась возможность разглядеть аккуратный зачёс, прикрывающий раннюю лысину и округлые уши-локаторы.

– Рассказывайте, Дегтярев, как вы воспитываете своих подчиненных! – рыкнул Хач.

Азы службы я уже усвоил. Пялясь ему в глаза, громко выпалил:

– Виноват, товарищ подполковник!

Это смягчило его. Но фуражку он еще не надел.

– Распустили личный состав! К девкам со службы торопитесь!

– Так точно! – выкрикнул я.

Хач надел фуражку, и мне полегчало.

– Садитесь в мою машину и за Гапоненко! Найти и привезти! Сорок минут сроку!

Я вспомнил, что утром Гапоненко подходил ко мне и просился в увольнение. «Не жениться ли?» – ехидно спросил я. И, конечно же, отказал.

– Спасибо, товарищ лейтенант, – проговорил он с кривой усмешкой…

Искать Гапоненко я отправился в Лугинки. Там, на ферме, как сообщил старшина, работала его симпатия. Подъехал сначала к клубу, но на дверях висел амбарный замок. Какая-то пара шарахнулась от автомобильных фар. Мы остановились, и я крикнул в их сторону:

– Гапоненко!

– Вали отсюда, пока в глаз не получил! – совсем даже невежливо откликнулся чей-то бас.

И я «повалил» на ферму. Но и там застал лишь бабку. Отпущенный командиром срок истекал, и мне ничего не осталось, как возвратиться в полк.

Гапоненко уже стоял перед подполковником. Сам объявился через дыру в заборе и, похоже, виноватым себя не чувствовал.

– Десять суток ареста! – объявил Хач. – А вам, лейтенант, выговор в приказе «за слабую воспитательную работу с подчиненными».

Старшина посочувствовал мне:

– Не переживай, лейтенант. Если бы Гапоненко не привел себя в нетрезвое состояние, может, и обошлось бы. А выговор, как репей на штанах. Снял – и нету! Привыкай…

Примерно через неделю Хач появился в нашей казарме еще до подъема, когда там были только старшины. Приказал офицеров не вызывать, а личному составу сыграть тревогу. Солдаты с полной выкладкой выстроились на плацу. Хач дал сержантам команду на пятикилометровый марш-бросок, а сам вернулся в казарму и устроил шмон.

Это были последние часы Серегиной безвестности. Еще не зная о проверке, мы прибыли в полк и сразу же попали на разбор полетов.

– Лейтенант Толчин! – вызвал подполковник.

Сергей вскочил с места и замер.

– Посмотрите на него! – сказал Хач, и мы уставились на Сергея, ожидая ОВ. – Молод? Да! Проходит период командирского становления? Да!

Тревога в воздухе сгустилась. Сергей был взведен, как курок. Хач сделал паузу и объявил:

– Мал золотник, но дорог!.. Обобщить опыт с зеленой мыльницей!

Сергей облегченно выдохнул воздух и отчеканил:

– Слушаюсь!..

Все объяснялось просто. Дня за четыре до этого бойцам выдали положенные им три рубля, таким было в ту пору солдатское жалованье. Сергей дал команду сержанту изъять половину и приобрести на эти деньги одинаковые сапожные щетки, мыло и зеленые мыльницы.