– Заткнись…Тваарь…Продаж…на..я…, – каждый слог сильным толчком, до самой матки, так, что головка члена причиняет боль проникновением, трение по стенкам с адской силой. Но вопреки всему меня подбрасывает от едкого возбуждения и понимания, что он голоден, что его буквально колотит от бешеной похоти, и я ощущаю, как из меня сочится влага, и грубые бешеные толчки начинают сводить с ума, хочется сильнее, больнее, хочется так, чтоб перед глазами темнело, так, чтоб с каждым толчком выбивалась разлука и каменная стена между нами. И я знаю эту лихорадку, я знаю это нетерпение, знаю, какой он, когда его ведет, когда нам обоим сносит крышу.

Я помню, каким сумасшедшим он может быть, в какого дьявола превращается от страсти. Кусаю его пальцы так, чтоб до крови, и чтоб стиснул мне щеки ладонью, продолжая долбиться, как бешеный. Теперь он стонет, надсадно с рычанием, его вторая рука путается в моих волосах, он тянет мою голову назад, и его алчные, сухие и искусанные губы набрасываются на мой рот. И это не поцелуй, это еще одно проникновение, это овладевание всем моим существом, так, что язык буквально впечатывается в мой, толкается мне в горло, а зубы треплют мои губы, так же, как и я в ответ кусаю его, и мне хочется орать от привкуса нашей крови во рту. Но я могу только мычать ему в рот и глотать его стоны, пожирать горячее дыхание и едкие маты, срывающиеся между поцелуями.

Сжимает мою шею, не дает оторваться от своего рта и долбится быстрее, сильнее, яростней. Стол дергается, стучит о пол, как и мое тело о столешницу. Моя грудь трясется из стороны в сторону, и одна его рука ловит ее, сдавливает по очереди, выкручивая соски. Каждое касание – удар хлыста по содранному мясу, по самым костям, по иссохшимся от разлуки нервным окончаниям.

По мне градом льется пот, как и по его телу. Меня накрывает так сильно, что я снова пытаюсь кричать, и его рука накрывает мой рот снова, буквально вгоняя в него четыре пальца, которые я яростно прикусываю, закатывая глаза и сотрясаясь от ослепительного, едчайшего, как серная кислота, оргазма. Меня так сильно сжимает судорогами, что я буквально стискиваю его член, сдавливаю конвульсиями и слышу низкое грохотание-рычание, а внутри разливается его сперма, усиливая наслаждение, от которого пронизало электричеством каждый атом моего тела.

Секунды…долгие секунды общего слияния в одну дикую и адскую нирвану. Трясет обоих, оба всхлипываем, пытаясь отдышаться, и все еще впившиеся губами в губы друг друга. Прижимаясь лбами, взмокшие, задыхающиеся, обессиленные и на какие-то нано-мгновения честные до боли.

Его губы трутся о мои. Всего лишь один раз, мимолетно, почти незаметно. А потом словно пришел в себя. Швырнул на стол, как ненужную тряпку, снова выпил и развалился на диване. Закрыл глаза одной рукой.

– Помойся.

Скомандовал, и я, шатаясь, пошла в ванну. Все тело болит, саднит… а внутри все еще подергивается отголосками оргазма истерзанная им плоть. Мне хочется что-то сказать, а я не могу. У меня вырезали возможность сказать ему, как скучала, как безумно хотела его увидеть и что я готова ждать его сколько угодно, и что для меня не имеет значения, что он теперь не тот, кем был…

Пусть говорит что угодно…пусть отталкивает меня, пусть гонит прочь, но он лжет. Он рад мне, он скучал, он голоден по мне. Я все это ощутила, когда взял так яростно, когда вонзился поцелуями в мой рот, когда кусал до крови мои губы и позволял кусать свои и выл, вбиваясь в меня. Как провел губами по моим губам после…Он делал так раньше. Вот это тыкание губы в губы после. Почти нежное. Почти, потому что нежность – это никогда не про него. Потому что нежность сдохла, когда мы впервые увидели друг друга.