Такого я совсем не ожидал, но скоро понял – она просто играет со мной.

– Я Лиам Байатт, – надо признаться, мне нравилась эта игра, и я чувствовал себя все более уверенно.

– Кто? – она хихикнула, и на мгновение я даже поверил, что она не шутит.

– Лиам Байатт. – Она все еще непонимающе смотрела на меня. Тогда я понял – она, действительно, не понимает, кто я. – Ну, Лиам Байатт, я приносил папку с документами твоему отцу на прошлой неделе.

Лицо Эби, наконец, показало хоть что-то – задумчивость. Она нахмурила брови, отвела взгляд в сторону и вдруг произнесла:

– Ах да, вафля! И как я сразу тебя не узнала.

Черт. Снова вафля. В то мгновение я понял, что след от первого впечатления, действительно, сложно стереть.

– Эбс, я пойду, а ты, как закончишь с этим зайкой, догоняй.

С этими словами Моника направилась в аудиторию, сильно виляя бедрами. Я даже не сразу понял, что она пошла в ту же аудиторию, на которую мне указал Скотт.

Эби посмотрела вслед подруге, шумно выдохнула и снова обратила свой взгляд на меня.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Моя мама сказала мне, что тебя зовут Эби.

– Вообще-то, мое имя Эбигейл. Но ты можешь называть меня мисс Кроссман.

– Давай ни тебе, ни мне – Эбигейл.

– Что тебе нужно?

– Ничего, я… Я просто узнал тебя и решил подойти.

– Не стоило.

– Но я уже здесь. И, кстати, я спросил, как у тебя дела. Ну, перед тем, как ты снова назвала меня вафлей.

– Слушай, не знаю, что ты там себе придумал. Но если ты думаешь, что мы с тобой теперь будем друзьями – ты сильно ошибаешься.

– Почему мы не можем стать друзьями?

Она усмехнулась и, наконец, улыбнулась. Пусть эта улыбка и была полна издевки, лицо Эби в ту секунду было еще прекраснее, чем прежде.

– Пойми, такая, как я, никогда даже не посмотрит на тебя.

Независимо от того, что она сказала, голос ее звучал так сладко, что я готов был раствориться в нем с головой, как растворялся в любимых песнях, оставаясь один дома. Глаза играли и блестели – кем бы я ни был, ей льстило внимание.

Она резко отвернулась, встряхнув волосами так, что они пролетели в миллиметре от моего лица, и направилась в ту же аудиторию, что и Моника. В ту же аудиторию, в которую нужно было мне. Теперь она – моя одноклассница, а значит, игра только начинается.

Через несколько дней мы со Скоттом после уроков поехали к Лоуренсу, который прилетел всего несколько часов назад. Он был безмерно рад видеть нас и даже не пытался, как обычно, строить из себя напыщенного индюка. Мы обнялись и, отстраняясь, я почувствовал, что он все еще держит меня.

– Я так рад, что ты вернулся к обычной жизни, – сказал он. – Хотя, наверное, ты сейчас даже не знаешь, как ее жить.

– Я тоже так думал, но, кажется, уже разобрался, – улыбнулся я.

Лоуренс совсем не изменился за те три недели, что мы не виделись: все то же вытянутое лицо, полуопущенные веки, длинный тонкий нос, темные брови такие архитектурные, что любая девушка позавидовала бы. Даже будучи дома, она был одет в идеально выглаженную рубашку и классические брюки, подвернутые снизу так, что выглядывали цветастые носки. Он был высоким, но, в отличие от большинства высоких парней, довольно-таки складным.

– Как тебе Марсель? – Скотт устроился на кровати Лоуренса, бросая теннисный мяч в потолок.

– Как и любой другой город, когда едешь туда с родителями. Экскурсии, прогулки, дегустации вин. Мама, тщательно пытающаяся скрыть от отца роман с экскурсоводом.

– Снова? – мячик звучно упал на живот Скотта.

– Она не изменяет себе, только отцу. Знаете, кто-то коллекционирует магниты или сувениры из разных уголков мира, а моя мать – любовников.