Для представителей ряда профессий подобное самобичевание – штука опасная. Да что там опасная – совершенно недопустимая! Попробуйте поинтересоваться у серьёзного практикующего хирурга или, скажем, у сотрудника похоронного бюро, короче, у кого-нибудь из тех, кто каждый день по долгу службы имеет дело с человеческими страданиями, смертью или горем людей, потерявших близких… Спросите, каково это? Скорее всего, он под благовидным предлогом уклонится от ответа и переведет разговор на другую тему. Хотя, вполне вероятно, найдётся тот, кто признается, что если пропускать через себя всю чужую боль, с которой сталкиваешься, то просто сгоришь раньше времени.

Вот и приходиться отгораживаться, зашториваться, выставить защитный барьер против разрушительного внешнего негатива. А раздвигать шторки – ни-ни! Даже, и не думай! И это, увы, не красочная метафора, а суровая правда жизни. Уголовный розыск, в этом смысле, ничем не лучше. Работёнка та ещё – всякого хватает… Но, в конце концов, все мы люди, а не роботы бесчувственные, и периодически защита даёт сбой. Тут уж, всякий выкручивайся, как умеешь… Старый служака Ершов, конечно же, всё это знал и не раз уже нечто подобное испытывал, а потому почти рефлекторно переключился на позитив, вспомнив о бравом молодом гибэдэдэшнике. Нет, но каков красавец! Выдержка! Самообладание! Решительность! Полный джентльменский набор! Вот кого я бы взял, не раздумывая! Бравурная концовка комплиментарного вердикта невольно ввернула его к покуда так и не решённой кадровой проблеме, и уже через секунду, неожиданно для самого себя, он вполне серьёзно загорелся этой идеей. А что? Такого поднатаскать, и через полгодика парню цены не будет. Кстати, кого-то он мне напоминает… Доберусь до конторы, надо бы разузнать, кто таков и что за фрукт? К тому времени, как раз, информация в сводку попадёт…

В управление Анатолий Михайлович прибыл с опозданием минут на сорок и направился прямиком к себе, поскольку утренние посиделки у начальства с торжественным зачтением сводки малоприятных происшествий, случившихся в городе за уикенд, уже закончились. Он, само собой, заранее сообщил Гришину, что из-за форс-мажора на Минке к началу совещания никак не поспеет, благо, мобильный телефон давно перестал быть предметом роскоши и превратился в общедоступное средство связи. Андрей, в свою очередь, своевременно поведал об этом руководству. В Управлении уголовного розыска традиции чтили. Здесь, по-прежнему, не принято было просто так, без предупреждения, взять, да и не явиться на оперативку… Заметьте, не без уважительной причины, а именно, без предупреждения… Ершов усмехнулся: страна стала другой, жизнь изменилась до неузнаваемости, а отголосок того ещё советского прошлого как был, так и остался – главное, уведомить начальство, а там, трава не расти… Едва переступив порог родного кабинета, он нос к носу столкнулся с Гришиным, который уже намылился куда-то убегать:

– О-о-о… Привет старшему поколению! – поздоровался тот и с ходу огорошил вопросом. – Где обещанная антоновка?

– И тебе не кашлять… – ворчливо буркнул в ответ Михалыч. – Нет, чтобы о здоровье справиться, за жизнь побеседовать. Как-никак, человек из отпуска вернулся… Что за воспитание у нынешней молодёжи?! Никакого уважения к возрасту!

Гришин белозубо улыбнулся.

– Тоже мне отпуск! Не догулял неделю летом, а тут – видно, жена всю плешь проела – решил-таки, взять несколько дней, чтоб урожай с грядок снять… О здоровье на спрашиваю, и так вижу, что оно у тебя в порядке. Вон, как наружу прёт, – он кивнул на объёмистый живот коллеги, – того гляди, ремень лопнет. А о жизни с тобой начальник отдела потолкует. Уже ждёт… Так, где антоновка-то, Анатолий Михайлович?