– За стукачом топор гуляет, – опять кто-то борзый подал реплику, на этот раз явно в тему.

Только сейчас Монгол заметил, что большинство зэков, дотоле помалкивавших и ради собственной безопасности прикидывавшихся, лежа на шконках, дохлыми баранами, теперь облепили этажерки, устроившись так, будто они явились сюда посмотреть кино или театральное представление… «Все, надо заканчивать этот балаган, – подумал он, чувствуя в то же время во всем теле какую-то странную, труднообъяснимую слабость. – Для начала нужно «опустить» гниду… Пусть «покукарекает» какое-то время, исключительно для забавы… А потом, когда этого новоявленного «петуха» отхреначит всякий желающий люд, дать команду, чтобы забили эту поганую крысу до смерти…» Ухмыляясь, но как-то деревянно, словно его лицевые мускулы были полупарализованы, Монгол стал неспешно расстегивать брюки.

– Ну и где твои «быки»? – снова поинтересовался он. – Счас ты мне ответишь за все…

К его немалому изумлению, Боксер сам вдруг стал расстегивать брюки.

– Так вот же они, Монгол, – ответно усмехаясь, сказал Боксер. – Ослеп, что ли? Ну так разуй глаза… Здесь же целая камера моих людей!

Авторитет хотел обернуться, но совершить это простое действие у него почему-то не получилось. И вообще, ноги его вдруг стали ватными, да и руки тоже почему-то отказывались ему повиноваться…

Монгол, недоумевая по поводу этой странной, охватившей его слабости, хотел крикнуть своим нукерам, чтобы воткнули перо в бок этому лощеному фраеру – но голос тоже почему-то пропал.

Тем временем Боксер успел не только разжиться стеклянной банкой, но и справить туда малую нужду.

Пульс у Монгола тут же бешено подскочил вверх, а из полупарализованного рта вырвался наполненный ужасом и безысходностью утробный вой: а-а-а-а… Ведь если в него сейчас плеснут этой жидкостью, которая, учитывая место событий, будет пострашнее даже цианида, то Монгол автоматически станет опущенным, его тут же загонят к «петухам», и он уже никогда не сможет вернуться в касту неприкасаемых авторитетных личностей…

– Ты так и не смог выкатить мне серьезную предъяву, Монгол, – продолжая издевательски усмехаться, сказал Боксер. – Так что придется тебе отвечать… за собственную глупость!..

Ропша вскинулся в постели всем телом, словно его ужалила ядовитая гадюка. Сердце в груди бухало с такой силой, что готово было, казалось, разнести грудную клетку вдребезги…

Наверное, он что-то кричал в своем кошмарном сне, который поразительно напоминал ему явь, потому что его голову притянуло к упругой женской груди, а потом послышался мягкий успокаивающий голос:

– Все хорошо, милый… Все хорошо… Ты у себя дома, все нормально…

Ропша, приподнявшись, осмотрелся… Через секунду его взгляд стал более осмысленным. Да, черт побери, он действительно находится в собственном доме, в пригороде Вильнюса. И рядом с ним не тот мерзкий тип, что привиделся ему в кошмарном сне – но который все же существует и где-то наяву, – а его молодая сожительница, голенькая, аппетитная, но малость напуганная всем этим…

Он тут же вспомнил, что вот уже неделю с лишком он на воле, хотя и под надзором полиции. Младшего брата посадили, а его вдруг выпустили: вот такая странная «рокировочка»… Хотя что уж здесь странного: Монгола выпустили на свободу отнюдь не за его примерное поведение в колонии, а его родного брата, чтобы оба вдруг не свинтили куда-нибудь в забугорье и чтоб сам Монгол знал свое место, взяли вроде как в заложники…

– Что-то с тобой не так, милый, – сказала обеспокоенно сожительница. – Ночью ты спишь вроде нормально, а когда ложимся отдыхать днем, тебя начинают преследовать какие-то кошмары… «И это немудрено, – тоскливо подумал Монгол, направляясь в душ, смыть выступившую по всему телу липкую испарину. – От тех дел, в которые меня пытаются втянуть, у любого крыша съедет…» Когда он, посвежевший, вернулся из душа, сожительница уложила его в постель, где она в его отсутствие сменила белье, а затем, мастерски работая наманикюренными пальчиками, губками и язычком, принялась делать ему «релакс»…