Коля обладал феноменальным чутьём на присутствие «чужих». Чужими были мужчины любого возраста, задержавшиеся хотя бы на долю секунды против установленного в «Правилах внутреннего распорядка в общежитиях ХГПИ». Коле было чем гордиться. В хорошем расположении духа он любил вдохновенно повествовать о проделанной работе:

Рассказ «опричника»: Стучу в дверь. <Коля точно рассчитывал время, когда парочки, оставшись наедине, будут готовы к совершению действий, не совместимых с моральным обликом будущих педагогов советской школы>. Не открывают. Ключа в двери нет. У меня запасной. Вставляю. Резко открываю дверь. Никого. <Кроме, конечно, «злоумышленницы», кутающейся в простыню>. Но точно знаю: должен быть. Внимательно осматриваю комнату, чувствую мужской взгляд. Резко одёргиваю штору: стоит, в трусах. В одной руке брюки, в другой – туфли…

По Колиным донесениям и представлениям девчонок лишали места в общежитии и даже отчисляли из института. Открывая левой, по его собственному выражению, ногой дверь ректорского кабинета, председатель студсовета торжествовал: сквозь рутину повседневности уже явственно проступали радужные горизонты и бескрайние перспективы…

Как и всякий подвижник, Коля многое претерпел. Однажды в общежитие, которое всё более начинало напоминать женский монастырь (где зело борзой опричник возжелал быть сразу и строгим настоятелем и личным исповедником), нагрянули крепкие парни из СКИФа – у каждого из них к Коле был личный счёт. Суровый радетель за чистоту нравов долго бежал по гулким знакомым до боли коридорам, но в районе вахты был изловлен. Состоялось публичное аутодафе. Народные мстители, приложив председателя щекой к радиатору отопления, отчего зализанная маскировочная прядь свесилась до самого пола, обнажая великолепный цвета топлёного молока с рыжими подпалинами череп, и пообещав в следующий раз возмездие куда более суровое, удалились. Убедившись, что последний скиф растворился в проёме входной двери, Коля, уложив ловким движением непокорнуюпрядь, скрылся в своей комнате. Через полчаса, пробегая мимо вахты со словами: «Всё в порядке, всё в порядке», он покинул место недавнего своего ничем не заслуженного позора. Что ж, путь наверх тернист и суров.

В дальнейшем, ближе к диплому, Коля, женившись на тихой отличнице с инфака, с помощью её отца получил руководящую должность промежуточного звена в отделе народного образования Амурска.

Десять, примерно, лет спустя (к тому времени я работал в Краевом институте усовершенствования учителей) по делам службы я оказался в Москве в Министерстве образования СССР. Каково же было моё удивление, когда, ошибившись дверью, я заглянул в какой-то кабинет – за одним из столов сидел Коля. Я вошёл. Почувствовав на себе чей-то взгляд (а мужской взгляд, как помнит читатель, Коля чувствовал даже через плотно задвинутые шторы), он поднял глаза. Что-то изобразилось на его лице: от начального неузнавания до какого-то, даже, испуга. Коля помнил о моём, слишком, на его взгляд, свободном отношении к власть придержащим и, видимо, подумал о возможно спланированной провокации. Приблизившись, я объяснил причину своего здесь появления. Он с облегчением захохотал и, схватив за руку, потащил к столам своих коллег: вот, мол, Саша из Хабаровска приехал его навестить.

В гости он не позвал, сославшись на стеснённость проживания на московских метрах, но долго, в пароксизме административного восторга, рассказывал мне в министерском коридоре о своём теперешнем начальнике, к которому в кабинет директора техникумов входят на коленях.