– Валентина?

Возле соседней калитки стояла женщина необъятных форм, одетая в какие-то балахонистые одежды и с растрепанной прической – она носила пучок, но несколько прядей выбились из него и свисали сосульками блекло-русого цвета, лезли в глаза.

И эта гражданка определенно делала Рыжику какие-то знаки пухлой рукой.

– Валечка! – зашелестела она таинственным шепотом. – Я не хотела вас расстраивать, но должна сказать кое-что… Обязательно… Пойдемте со мной, пойдемте! – Она ободряюще улыбнулась – зубы у нее были маленькие и желтые – и, не оглядываясь, зашагала по тропинке к дому, оставив калитку открытой.

Только у крыльца она обернулась и, увидев, что Рыжик в нерешительности медлит возле ограды, снова поманила рукой и даже вернулась на несколько шагов в ожидании. Рыжик, как закоренелый пессимист, уже прокручивала в уме, что за претензии могут быть к ней у соседки. Особенно Рыжику не понравилась фраза: «Я не хотела вас расстраивать». Но соседка ждала на крыльце, и не зайти было как-то неудобно.… гов, демте!..называла ее по имени. лефон есть.

«Господи, как же ее зовут? – лихорадочно вспоминала Рыжик, следом за хозяйкой пересекая полутемную прихожую и спотыкаясь о разбросанную безо всякой системы обувь. – Какое-то странное имя… Совершенно ей не подходит… Ангелина… Ангелина Львовна?»

Они очутились на кухне. Рыжик несмело огляделась. Здесь, как и в прихожей, царил плохо скрытый беспорядок. Весь стол был усеян крошками, плита давно нуждалась в капитальной отмывке пятен от убежавшего кофе, супа и прочих не поддающихся идентификации продуктов питания. Тусклая лампочка едва справлялась со своими обязанностями по рассеиванию тьмы, из-за этого обои казались тускло-серыми, а лицо Ангелины Львовны приобрело странный землистый оттенок. Рыжик подумала, что при таком освещении сама, наверное, выглядит не лучше, а хозяйка тем временем, только-только водрузив все свои килограммы на колченогую табуретку, вдруг спохватилась:

– Давайте, может быть, чаю? А печенья хотите? У меня овсяное. А еще есть варенье. То есть это, скорее, джем. Будете?

– Вы мне хотели что-то сказать?.. – начала Рыжик, дождавшись паузы.

– Да вы садитесь! – снова защебетала радушная толстушка тонким голоском, совершенно не соответствующим солидной комплекции. – Садитесь, садитесь, не стесняйтесь! – Она грузно, как бомбардировщик, стартовала с табуретки и почти насильно усадила Рыжика на довольно шаткий стул с истершейся обивкой. – Мне надо многое рассказать, вы правы, но вы только не спешите… – соседка вновь перешла на таинственный шепот и подмигнула Рыжику с заговорщическим видом. У нее были круги под глазами, темные-темные, как будто нарисованные коричневыми тенями для век.

Рыжик ощутила ее дыхание, не слишком свежий запах, и в ужасе подумала: «Что я здесь делаю?!» – но в следующее мгновение хозяйка уже отстранилась от нее и очутилась на другом конце кухни. Достала откуда-то полбатона белого хлеба, уже слегка зачерствелого, плюхнула его прямо на стол и занялась поисками ножа, а по пути выудила из шкафа банку с джемом – его, правда, осталось немного, только на донышке.

– Яблочный. Сама готовлю! – не без гордости пояснила Ангелина Львовна и продолжила охоту за притаившимся где-то ножом.

Рыжик тем временем успела хорошенько осмотреться. Тумбочка возле раковины была застелена зеленой клеенкой, там красовались две эмалированные кастрюли, обе некогда подгоревшие снизу да так и не отчищенные до конца. Серые полки на стене явно не подбирались в соответствии с остальной мебелью, если не считать их возраста, такого же преклонного, как у стола, тумбочки и табуреток. На окошке красовался горшок с наполовину увядшим растением, в котором с трудом можно было опознать герань. Рядом на подоконнике валялись пакетики из-под «быстрорастворимых» супов. Довершали картину веселенькие, но тоже основательно потрепанные и давно не стиранные занавески в цветочек.