– Два взгляда! Да не взгляды тебе вспоминались, а две груди, – пробурчал пожилой мужчина, переворачиваясь на кровати лицом к стене.

– Никитич, попрошу без фамильярностей. Итак, продолжаю. Мне было ужасно неловко. Я еле дождался время начала завтрака и на выданных мне костылях ещё неумело заковылял в женское отделение, просить у неё прощения.

Несмотря на приличное головокружение, Лазарев с интересом выслушал рассказ своего соседа по палате. Умилительная интонация, с которой была рассказана эта история, выдавала, что Андрей действительно влюбился.

Из дальнейшего повествования Олег узнал, что у девушки диагностировали перелом ключицы со смещением и что, несмотря на изначальную неприязнь, Марина в итоге сменила гнев на милость и разрешила Андрею приходить к ней в отделение, что Гордеев по нескольку раз в день с удовольствием делал.

Но в очередной поход, идя на костылях к ней в гости, он споткнулся, упал и, приземляясь, больно ударился головой об пол, к тому же повторно приложился больным коленом, сломав лангету и усугубив травму.

После того как у него диагностировали сотрясение мозга, Андрея перевели из отделения травматологии в нейрохирургию. С этого дня Марина категорически запретила Андрею приходить к ней, теперь уже даже в другой корпус, а стала сама навещать неуклюжего ухажёра.

Когда Лазарев впервые увидел девушку, осторожно постучавшую в дверь и робко зашедшую в их палату, то она ему показалась вполне миленькой, но без всяких таких уж восторгов, присутствовавших при описании её Гордеевым. Ничего особенно выдающегося он в ней не заметил, и фотомоделью не назвал бы уж точно. «Всё вроде ничего: симпатичное личико, большие глаза, длинные ноги, нежный голосок, но уж больно худа. И ещё вопрос, на что там засмотрелся Андрюха, когда та осталась без майки? И что же это за балерон такой недоделанный, который не смог удержать на руках столь воздушное создание. Наверное, нетрадиционной ориентации. Настоящий мужик такую нежную и невесомую девушку никогда не уронит», – рассудил Олег.

Эта ночь тянулась для Олега нескончаемо долго. Он ворочался, поправлял несколько раз подушку, пробовал лечь головой в ноги, но всё было неудобно, что-то постоянно мешало, и сон никак не приходил. К тому же Андрей, лежащий на соседней кровати, едва уснув, начал стонать. Сначала тихо, как будто разговаривая с кем-то вполголоса, затем стон стал усиливаться, через пять минут перерастая в звук, напоминающий рёв двигателя забуксовавшей в грязи машины.

Лазарев встал и тихонечко потеребил Андрея за плечо, после чего стон вроде как прекратился. Но стоило Олегу лечь обратно в кровать, как машина забуксовала с новой силой. Олег с головой укрылся одеялом, но это нисколько не помогло, только дышать стало трудней. В итоге кое-как уснуть удалось только под утро. И стало очень досадно, когда медсестра Верочка бесцеремонно его разбудила, засунув голову в палату и громко пригласив больных на завтрак.

Есть Олегу совершенно не хотелось. Тем более манную кашу, которую он недолюбливал с самого детства. Причём настоящую кашу, сваренную на молоке и со сливочным маслом, да ещё с выпрошенным у бабушки клубничным вареньем. Здесь же предлагалась какая-то непонятная, комковатая, к тому же достаточно жидкая субстанция сероватого цвета. Слегка поковыряв в ней ложкой, Лазарев отставил тарелку в сторону и выпил только чай с двумя кусками чёрного хлеба. Затем, взяв порцию для ходящего только на костылях Андрея, вернулся в палату.

– Угадай, кто мне сейчас звонил? – улыбаясь, хитро спросил Гордеев.