Семен Аркадьевич решил для себя, что будет выходить на уборку улиц каждый день, пока не решится вопрос с Яшей, и чем больше времени проведет он в многострадальном городе, тем больше пользы принесет его мужественно переносящим испытания жителям.

Но уже через день, после завтрака в крошечном помещении кухни, расположенном на первом этаже гостинички, поднявшись в свою комнату, называемую хозяевами номером, чтобы переодеться перед выходом на уличные работы, он обнаружил дверь незапертой. Сначала постоялец подумал, что в комнате орудует уборщица, но, увидев ее выходящей из номера напротив, насторожился: «Кто там? Чего кому-то тут надо? Неужели Якова не отпустили и хотят еще денег?» Чего только не подумалось Семену Аркадьевичу в этот момент. В конце концов, он решительно распахнул дверь и… к своему изумлению и непередаваемой никакими словами радости, обнаружил в номере совершенно измотанного, сильно похудевшего, с истончившимся лицом, но все-таки безумно счастливого сына.

– Папа! Папа, спасибо! – с рыданиями бросился он в объятия отца.

– Да какое спасибо, сынок? Ты жив… Какое счастье! Жив! – плакал вместе с ним отец.

– Па-а-па, – Яков явно смаковал слово, которое, наверное, не произносил с такой нежностью и теплотой никогда прежде. Семен Аркадьевич тоже не мог наглядеться на сына, гладил его трясущимися от волнения руками по впавшим щекам и заросшему подбородку, придававшему Яше непривычно взрослый вид.

Звуки приходившего к мирной жизни города враз преобразились в восприятии старика. Музыкой отдавались в его сердце выкрикивания местного зазывалы, призыв муэдзина к молитве, истошные вопли ишака и даже звуки автомобильных клаксонов.

– Все! Пора домой. Сейчас поешь… и в путь. – Семен Аркадьевич не хотел оставаться в Грозном более ни минуты. Схватил в кассе первые попавшиеся билеты на поезд. По иронии судьбы спасительным для отца и сына оказалось украинское направление железной дороги, хорошо еще, не киевское.

До отхода поезда оставалось немного времени, и Яков в общих чертах рассказал отцу о своем заточении. Он постарался уберечь родного человека от деталей пребывания в плену. Во всех подробностях обрисовал лишь то, как попал в руки боевиков. Случилось это в том самом переходе, где его высадили украинские партнеры. Как только Яков спустился в тоннель, на него напали четверо, и после одного, но сильного и поставленного удара по голове, он потерял сознание, а пришел в себя уже по дороге в Чечню. Далее была яма, в которую ему сбрасывали пластиковую бутылку с водой на день, еду же опускали на веревке. На вопрос отца о том, как с ним обращались, Яша не среагировал, словно и не слышал его.

– Ты, сынок, не переживай за меня. Я сильный. Расскажи мне все как есть – тебе же легче станет, – Семен Аркадьевич попытался вызвать сына на откровенность, но тут зазвонил телефон.

– Да. Хорошо. Приду, – ответил он собеседнику, затем повернулся к Яше и сказал: – Из милиции позвонили, киевской. Говорят, на твой след напали, даже свидетеля похищения нашли…

Впервые за долгое время мужчины рассмеялись от души.

– А почему ты не сказал, что нашел меня? – продолжая смеяться, спросил Яша.

– Нет уж. Пока домой не доберемся, никому ничего говорить не будем. Даже нашим. Мало ли чего? – переменился в лице Семен Аркадьевич.

Все обошлось. Домой отец и сын добрались без особых приключений, если не считать того, что едва не опоздали на поезд: запутались во времени из-за разницы в часовых поясах.

После возвращения Якову потребовался длительный курс реабилитации у психолога.

Его маме – жене Семена Аркадьевича, вскоре, вполне удачно, сделали коронарное шунтирование, и все было бы хорошо, но сам пожилой человек, расслабившись после месяца тревожных ожиданий и жутчайших переживаний, был скошен инсультом и радовался уже тому, что тот не свалил его раньше, где-нибудь в дороге.