Вдоль дороги, и вокруг усадьбы двор был отгорожен тыном. В торце глухой стены хаты были широкие ворота из жердей и деревянная калитка. От хаты к дороге располагался палисадник с цветами. В палисаднике росли два американских клёна. Палисадник от стены и до ворот был загорожен невысоким тыном из мелкой лозы, плетёной простым узором. Вдоль этого тына, в палисаднике лежали три больших коричневых камня, оставшихся от строительства хаты. Эти камни служили скамейками, когда летом женщины в выходной собирались посплетничать и полюбоваться цветами. От калитки вглубь двора тянулся тын пасеки. Проход получился на ширину ворот и калитки, поэтому по нему свободно можно было въехать даже с арбой, доверху гружёной сеном, соломой или хворостом.

Пасека оказалась со всех сторон загороженной новым тыном, и зайти в неё можно только со двора, от колодца, через тяжёлую калитку из жердей, заплетённых ветками вербы сверху вниз. На пасеке дедушка вырыл землянку с соломенной крышей. Называлась она омшаник. Зимой там хранились ульи с пчёлами, а летом стояла медогонка, лишние роевни, ящики с запасными рамками и всякий инвентарь для пчёл. Ульи стояли просторно, двумя рядами, на колышках, так, чтобы трава не доставала до их днища. От земли до самых летков ульев были наклонно установлены прилётные доски, на которые тяжело плюхались пчёлы, прилетевшие с взятком. С них же взлетали, набирая скорость, те пчелы, которые улетали за взятком. В жару здесь, перед летком в рядок выстраивались по несколько молодых пчёл, которые упирались головой в доску, и размахивая крыльями, гнали свежий воздух в улей, проветривая его. Здесь же дежурили несколько пчел-охранников, которые следили, чтобы чужая пчела-воровка не забралась в улей или чтобы не приблизился какой зверь или дурно-пахнущий чужой человек.

Кроме ульев, на самом солнечном месте стояла большая, застеклённая воскотопка. На росших вокруг глухого тына пасеки вишнях висели роевни. А на высокой подставке из кольев стоял деревянный бочонок с водой и вделанным снизу самоварным краном. От бочонка до самой земли была наклонно установлена широкая доска, в которой был зигзагом выдолблен глубокой ручеёк. По нему стекала капающая из крана вода. Всё это сооружение называлось поилкой. В жару вдоль всего ручейка на доске толпились десятки молодых пчёл-водоносов.

Мне нравилось наблюдать за слаженной жизнью пчелиных семей. Дедушка всегда рассказывал, что сейчас пчелы делают, чем заняты молодые, чем рабочие, как отличить старую пчелу от молодой или трутня от других пчёл. Когда открывал крышки ульев, то показывал даже пчелиную матку, маточники с молочком маточным, и как прополисом щели заклеены, и детву, которая вылупляется в ячейках сотовых. Разрешал дымить дымарём в те места, с которых нужно было прогонять пчёл.

Только предупреждал, чтобы я, не заходил к пчёлам потным – они не любят неприятные запахи. И если без него захожу на пасеку, то сидеть около улья должен тихонько. Не делать резких движений. Потому как пчелы-охранники могут рассердиться, напасть и ужалить. И перед прилётной доской не разрешал останавливаться, потому что взлетающая или прилетевшая пчела может стукнуться об меня и от неожиданности ужалить.

Жалили меня пчёлы частенько. К этому я постепенно привык. Весной, когда они ещё вялые и полусонные, в них бывает мало яду, и поэтому, если сразу выдернуть жало, оказывается совсем не больно. Летом терпеть такую напасть намного тяжелее. Место, в которое вонзилось жало, нестерпимо болело, жгло и чесалось. Сразу же возникало красное пятно на коже, и вскоре это место начинало распухать. Но дедушка учил меня не только без слёз терпеть эту муку, но и рассказывал, и показывал на своём теле, как следует поступать, если пчела ужалила человека.