Потрескивали клавиши на Ванькиной клавиатуре, как поленца в камине, по комнате струился политически-заговорщический шепоток. Миша прикрыл глаза и вдруг так ясно увидел перед собой белые ягодицы. Они покачивались, полные, но упругие. Полукруглый контур. Сахарно-белые ноги. Вдруг эти ноги зашагали, прекрасное женское тело пришло в движение, и Миша поднялся на кровати.

– Завтра уезжаешь? – с придыханием спросил он соседа.

– Ага, а чё тебе? Приведёшь кого-то?

– Ну типа того, – выдохнул Миша.

– Ту, грудастую?

– Не.

– Уже другую?

Миша угукнул.

Не отрывая взгляда от клавиатуры, Ванька ухмыльнулся. А Миша подумал, что такого изгиба бедёр, как у Юли, он, пожалуй, не видел ещё, и деньги, которые дали ему родители на гардероб, точно стоят того, чтобы к этим ягодицам приблизиться.

– О, Юлька! – радостно простонал наркоман. Не оборачиваясь, Юля прошла мимо.

– Хороший мужик у тебя. ХО-РО-ШИЙ! – последнее слово белобрысый отчеканил особенно громко.

Юля встретилась с Мишей глазами.

– Пойдём? – ей явно было неловко.

И они зашагали вдоль дома, а наркоман всё равно кричал им вслед:

– Одобряю! А меня да, забудь меня, не вспоминай. Да в жопу меня!

Юля металась взглядом по двору, и Миша усмехнулся: она не была крутой, она была растерянной и очень стеснялась. Ему захотелось защитить её от всех, и даже на этого подъездного бессильного бедолагу у него поднималась волна ярости.

– Ай, всё, захлопнись! – крикнул он ему, и тот, словно только и ждал приказа, прислонил палец к губам и вернулся к первоначальному состоянию, продолжил качаться.

Миша фыркнул. Юля посмотрела на него и тоже заулыбалась, а потом и вовсе начала хохотать, сотрясаясь всем телом и прикрывая рот рукой.

– Бывший твой? – решил ещё сильнее рассмешить её Миша.

– Мой, да, он самый.

От смеха у Юли выскочили слёзы, она ловила их пальцем у внешних уголков глаз, чтобы не потекли тушь и подводка. Миша подметил, что её большие тёмные глаза заканчивались чёрными слегка вздёрнутыми линиями, и взгляд казался каким-то кошачьим, мистическим. Это было так красиво, он подумал, что и словами такое не передать.

– Это Була, наркоман с седьмого этажа. В девятом классе свататься ко мне приходил со своей группой поддержки. Он ещё тогда нормальный был. Ну… кхм-кхм … относительно, конечно.

Пока Юля говорила, Миша разглядывал её лицо, всматривался в мимику, удивлялся, какая она бывает лёгкая и смешная, когда не ворчит и не капризничает. В серых сапожках на небольшом каблуке, в джинсах и кожаной куртке с меховым воротником непонятно какого зверя, она аж подпрыгивала от смеха, точно маленькая девчонка, и даже вся раскраснелась. Если бы у него потом спросили, когда он понял, что влюбился. Он точно назвал бы тот разговор, когда они шли вдоль дома. Что-то в ней тогда сильно его зацепило. Может, то, как она искренне стеснялась и пыталась скрыть своё стеснение, или её шутки и смех до слёз…

– Вот у меня даже ручной наркоман есть. И знаешь, на этой улице так даже спокойнее, – говорила она. – Он среди своих, так сказать, словечко за меня замолвит. А ты теперь у него будешь на карандаше.

Выйдя со двора, они оказались возле оживлённой трассы, и их разговор начал тонуть в грохоте машин.

– Куда пойдем? – прокричала Юля.

– На два я столик забронировал в «Чао Италии». Ты вроде туда хотела.

– Пойдем не через дворы, а вот так? – она повела пальцем в воздухе. – Хочу через институт пройти. Нравится улица, которая к нему ведёт. Как её? Переулок Юннатов, кажется.

Миша толком не знал смоленских улиц, поэтому просто кивнул, и они пошли. Из-за дождевых туч, набежавших с утра, пробилось немного солнца. Начало парить, и Юля расстегнула куртку. Воздух был водянистым, и её каре потихоньку превращалось в облако. Миша иногда поворачивался и мельком, так, чтобы она не заметила, разглядывал её серёжки, глаза, волосы. Он пугался мысли, что она прямо сейчас идёт с ним (с ним!) на свидание.